Лживая жена моего отца - Юлия Шевченко Страница 28

Юлия

— Лебедева Юлия Владимировна, пожалуйста, проходите, — улыбающаяся женщина в белом халате пропускает меня в свой кабинет и плотно закрывает дверь, попросив Полину подождать меня в коридоре. — Вы бы хотели сделать аборт. Ведь так?

— Да, все верно, — согласно киваю головой, удобно устроившись в мягком кресле.

— Могу я вас отговорить от такого опрометчивого поступка? — Анна Алексеевна, как написано на бейджике, изучает документы в медицинской папке, периодически хмуря лоб.

— Это часть вашей работы? — раздраженно, с долей бешенства. — Ну так не стоит тратить понапрасну время. Я. Хочу. Избавиться. От. Ребенка, — от убийцы он мне совершенно не нужен. Габриэль не будет ему отцом.

Еще по дороге в больницу я решила, что после аборта переберусь в пригород, купив там небольшой домик, чтобы восстановить силы и придумать дальнейший план действий. Тут велика вероятность встретить Олега или Росси, что чревато серьезными проблемами. Я не смогу держать себя в руках.

— Раз уж вы так категоричны, — с грустью в голосе произносит, даже не глядя на меня. — Тогда мы проведем несколько анализов. Нужно убедиться, что срок позволяет сделать аборт, что ваш организм выдержит операцию. К тому же, — пронзительные серые глаза на миг заставляют пойти на попятную, — есть риск, что вы вообще не сможете после такого забеременеть.

— Да, я понимаю, — согласно киваю головой, вцепившись мертвой хваткой в сумочку.

Все же что-то меня останавливает. Должно быть ангел, сидящий на одном плече, пытается отговорить от страшного поступка, к которому подталкивает дьявол.

— Пройдемте, — жестом руки Анна приглашает меня в смотровой кабинет за соседней дверью. — Возможно, вы задержитесь в клинике дольше, чем предполагали.

И доктор оказывается права. Геникологический осмотр, ЭКГ, анализ крови, анализ на ВИЧ, сифилис и Бог знает какие еще процедуры занимают три часа моего времени. Я хожу из кабинета в кабинет, ругаюсь с врачами и даже грожусь написать на них жалобы. Тоже мне частная, хорошая клиника, а сделать все быстро совершенно не могут.

— Тут помимо тебя еще несколько пациенток есть, Лебедева. — Полина, ждущая меня в коридоре и потягивающая вторую чашку кофе, укоризненно качает головой. — Сейчас ты сдашь все анализы, и мы поедем домой. Включим старую, глупую комедию и от души повеселимся.

Ильина пытается поднять мне настроение, вытащить из той раковины, куда я добровольно села. Хочет вновь показать яркие краски мира, которые потускнели после смерти отца. Она даже не поднимает тему аборта, хотя все вижу по глазам. Полина в глубине души все-таки осуждает мой поступок, ведь маленький человечек, по сути, ни в чем не виноват, а я его на смерть отправляю.

Как бы мне самой не было от этого больно, как бы мое сердце не разрывалось на части, я не могу его оставить. Поступок настоящей бесчувственной суки.

— Юлия? — вскидываю вверх голову, видя перед собой Григория. Совсем забыла, что он работает в этой клинике. — Что ты тут делаешь? Ты же… — резко замолкает, вглядываясь в мое лицо. — Прими мои соболезнования по поводу смерти Игната. Та операции была…

— Неважно, Топоров, — безразлично прерываю его, обняв себя за плечи.

Отчего-то мне резко холодно стало, аж зубы застучали. Неприятное ощущение заставляет вздрагивать всем телом. Глаза щиплет, но слез нет, как будто они кончились за все эти три недели.

— Я как раз собирался навестить тебя.

— Для чего? Потребовать еще денег? Отговорить не заявлять на тебя за халатность с пациентами?

— Ты не права, — Григорий совсем не обижается, уже привык к такой реакции родственников пациентов. — Я хотел тебе вот это передать, — достает из кармана обычный листок бумаги, свернутый вдвое.

— Что там? — отворачиваюсь, решая прекратить бессмысленную дискуссию.

— Это письмо Игната…

Сглатываю застрявший в горле ком, прикрываю на миг глаза, прикусив нижнюю губу, и дрожащей рукой все же принимаю от Григория развернутый листочек. Синей ручкой четко угадывается почерк моего отца.

Очень страшно читать написанное. Руки дрожат, перед глазами все плывет. Я снова оказываюсь в дне, когда хоронила папу рядом с мамой. Когда упала на колени и громко рыдала, сгребая грязь ладонями и моля Бога, мне их вернуть. Не отбирать смысл моей жизни.

— Я его нашел среди оставленных вещей. Медсестра принесла их в…

Но я уже не слушаю Григория, даже не замечаю его присутствия. Сейчас для меня имеет значение лишь строчки написанные от имени отца.

«Милая моя девочка!

Я чувствую свою скорую кончину. Мне часто снятся сны о лучшем месте. Рай на небесах. Там нет больничной койки и вечно пикающих приборов. Никто не проводит каждодневные анализы для очередной бесполезной операции. Да, моя доченька, бесполезной. Я знаю, лучше мне не становится. Все это подталкивает меня к краю, о чем я совсем не жалею.

Значит, пришло мое время. Нужно попрощаться с этим миром и уходить в совершенно другой. Чистый, светлый.

Не грусти, когда меня не станет.

Не совершай опрометчивых ошибок, поддавшись мести. Она до добра не доведет, а испортит тебе жизнь. Ты станешь той, на кого потом с отвращением будешь смотреть в зеркало.

Прости Олега Шведова так же, как это сделал я еще несколько месяцев назад. Я не держу на него зла, не хочу видеть его униженным и оскорбленным, не принятым обществом. Ведь частично я тоже являюсь виновником той аварии.