Не верь, не бойся, не проси - Морвейн Ветер Страница 27

Яр снова прижал её щекой к себе и сказал:

– В другой раз.

Снова наступила тишина. Слышно было только, как совсем рядом журчит вода.

– Ярик, – сказала Янка, наконец. – Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?

Яр не ответил.

– Я хочу, – продолжила Янка тогда, – исправить то лето. Сделать так, чтобы мы остались вместе. И чтобы мы любили друг друга. По-настоящему. Чтобы ты не стеснялся меня. Чтобы мы могли гулять и целоваться, и смеяться, и просто быть вместе. Это, наверное, глупая мечта.

Яр молчал какое-то время, а затем сказал:

– Да.

Снова наступила тишина, а потом Яр всё-таки провёл рукой по её волосам и продолжил:

– Дело не в том лете, Янка. Или не только в нём.

– Тогда объясни мне, в чём.

– Это сложно, потому что ты не видела того, что видел я.

– Ярик… – Янка снова отстранилась и посмотрела ему в глаза. – Не обязательно видеть, чтобы понять.

Яр поджал губы, но зарылся носом в пушистые волосы Янки, чего не делал никогда, и Янка замерла, боясь спугнуть эти секунды единения, абсолютно неожиданно объединившие их. Потом протянула руку и погладила Яра по колючей щеке.

– Пошли на вокзал, – сказала она, – надо ехать домой.

Яр покачал головой.

– Пошли гулять, как ты хотела.

Янка обхватила ладонями его лицо и отстранила так, чтобы заглянуть в глаза, а потом быстро-быстро чмокнула в губы, стараясь успеть раньше, чем Яр отвернётся.

– Спасибо.

До шести утра они бродили по мостам и каналам. Яр не давал прикасаться к себе, но Янка не настаивала, прекрасно понимая, где пролегает граница.

Зато он постоянно останавливался у разных лотков, которые по случаю белых ночей работали едва ли не до утра, и спрашивал, не хочет ли Янка чего-то – орешков, мороженого, газировки.

Янка смеялась и старалась справиться с собой, не прижаться к мощному плечу на глазах у посторонних, и только отвечала.

– Ярик, мне двадцать один, а не двенадцать.

Зато уже под конец прогулки они остановились у развала с бижутерией. Женских колечек и серёжек тут почти не было, зато была куча печаток с черепами и рунами, плетёные и серебряные браслеты и мужские серьги на отдельной стойке.

Яр ко всему увиденному был привычно равнодушен, а Янка перемерила два десятка колец, прежде чем положить последнее на бархатную подставку и сказать со вздохом:

– Пошли.

– Они из чего? – спросил Яр продавщицу.

– Эти… – Женщина лет сорока на вид, с пучком седеющих волос на затылке, провела рукой по левой половине стола. —Латунь. —Эти… —Она указала на другую часть. – Серебро.

– Серебряных на сколько будет?

Янка пристроилась к Яру сбоку и прошептала:

– Ты же не будешь грабить продавщицу?

Женщина зашевелила губами, считая, а потом, так и не досчитав, бросила наобум:

– Тридцать тыщ.

Яр достал деньги и молча положил на стол.

– В сумку убери, – бросил он Яне.

Та открыла, было, рот, чтобы что-то спросить, передумала, усмехнулась и, расстегнув молнию, ссыпала туда побрякушки. Потом, наплевав на зрителей, чмокнула Яра в щеку и потащила прочь, улыбаясь до ушей.

Домой они вернулись к вечеру. Ещё с Московского вокзала Яр позвонил Туку и коротко приказал: «Начинай».

Как будут доставлять товар, Янка не знала и не хотела знать.

Всю дорогу она продремала, положив голову Ярику на плечо, и проснулась только в Москве.

Уже сквозь сон она слышала, как входила проводница и спрашивала билеты. Ярик, видимо, показывал их, а потом проводница спросила:

– А это кто?

– Это моя девочка, – ответил Яр и пояснил: – Дочь.