Тебе принадлежу - Виктория Победа Страница 26

—Я думала, тебе нравится, - произносит, вдруг, тихо и глаза стыдливо отводит. — Я что-то не так сделала?

Не так? Не так, блядь, да это лучший минет в моей жизни. Не так! В жизни ничего подобного не испытывал, только с ней, с ней все иначе. Острее. Ярче.

Скольжу взглядом по обнаженному телу, член дергается от выпирающего наружу желания оказаться в ней. Мозг окончательно стекает в «штаны». Повернулся на ней, окончательно и бесповоротно.

—Иди сюда, — стоит, не двигается, взгляд потух. Идиот. Она же сейчас надумает себе, черт, да откуда в тебе это неуверенность, малышка, неужели не видишь, что я помешан на тебе. - Иди ко мне, - повторяю и сгораю от нетерпения, приподнимаюсь слегка и опираюсь о спинку кровати. Меня ведет, перед глазами плывет, когда она наконец забирается на постель. Касаюсь ее, сжимаю в руке небольшую грудь, другой рукой спускаюсь ниже, дотрагиваюсь до возбужденных, истекающих соком лепестков и сжимаю зубы. Мокрая! Моя девочка! Хочет меня! Не могу больше, хочу быть в ней, хочу слышать ее стоны, слышать свое и имя в момент ее оргазма.

—Сегодня ты сверху, малышка, — произношу задыхаясь. Черт, детка, не медли, давай же.

—Тебе больно будет, — шепчет неуверенно и бросает взгляд на бинты, а я готов стонать от нетерпения. Глупышка.

—Мне будет больно, если ты сейчас же не окажешься на мне, - рычу, подхватываю ее под бедра и тяну на себя. Напряжение острой болью отдается в бок, туда, где недавно побывала пуля, но эта боль ничто, по сравнению с той, что я почувствую, если сейчас же не ворвусь в любимое тело. И я делаю это, приподнимаю ее за бедра и вхожу резко, до упора.

—Ахх, - срывается с ее губ громкий стон. Музыка для моих ушей. Красивая, безумно красивая, настоящая и вся моя. В глазах темнеет от удовольствия. Черт. Презервативы. О них я вспоминаю в последний момент, но прерваться – выше моих сил.

—Вот так, детка, давай, девочка моя, - язык заплетается, шепчу какой-то бессвязный бред, пока она опускается на мой член и стонет, откинув голову назад. Потрясающее зрелище! Невероятное!

Сжимаю с силой ее бедра, наверняка доставляя боль, обхватываю губами грудь, кусаю, ласкаю языком, пока малышка, не сдерживая стоны, насаживается на меня до упора, сжимает член в тисках, поднимается и опускается вновь, отправляя далеко в космос.

Не обращая внимания, на острую боль в боку, ускоряю темп, врываюсь в свою девочку. Сильно! Жестко! И ей нравится, вижу, что нравится! Невероятная, идеальная. Я знал, что секс с ней будет особенным, незабываемым знал, что она идеально мне подходит и не ошибся. Эта женщина, только она, только с ней так остро, на грани безумия, помутнения рассудка. Только с ней я теряю связь с реальность, схожу ума.

—Макс, Боже, пожалуйста, — стонет и уже сама задает ритм, вбирает меня в себя, скачет на мне, все сильнее сжимая внутри, вот тебе и вчерашняя девственница, — да, еще чуть-чуть, Господи…

—Черт, - шиплю, когда она начинает дрожать в мои руках. Притягиваю к себе, впиваюсь в губы и толкаюсь в нее, наращивая темп до предела возможностей. Да, вот так, малышка, кончай, ты крышесносно кончаешь.

Несколько рваных толчков и она взрывается, стенки вокруг члена начинают судорожно сокращаться, малышку трясет, ее стоны тонут в поцелуе, держусь из последних сил, вколачиваясь в нее, продлевая ее оргазм. Мало, мне бесконечно мало, хочу, чтобы кончала подо мной постоянно, хочу видеть, как ей хорошо, потому что это ни с чем несравнимое зрелище, чистый кайф, мой личный наркотик. Последний рывок и я с трудом гашу в себе желание кончить в нее, со стоном больше похожим на рык врываюсь в последний раз и выхожу из нее, обильно изливаясь на ее живот, бедра, помечая ее, словно животное.

—Люблю, — шепчу ей на ушко, — я безумно тебя люблю.

Осторожно укладываю обессиленную малышку рядом, тянусь к тумбе за салфетками. Привожу нас в порядок, стирая с нее свои следы, пока она что-то сонно мурлычет, свернувшись в клубочек, словно котенок. Однажды распробовав ее, я больше ни за что ее не отпущу.

Восемь лет ее ждал, пока она шарахалась от меня и избегала даже намека на то, чтобы наедине со мной остаться, а я волосы на себе рвать был готов, чтобы не сорваться, не зажать ее где-нибудь в темном углу и не впиться в любимые губы.

Все мысли собой заняла, ведьма маленькая, глаза эти, синие, с ума сводят, душу на части разрывают. Всех вытеснила, никого не помню, да и был ли кто-то? Тени, блеклые, ничего не значащие тени. Попытка снять напряжение, не более. Даже лиц их не помню, трахал левых баб, а представлял ЕЕ.

Последним мудаком себя чувствовал, снимая легкодоступных девиц в клубе несколько раз в неделю. Каждый раз казалось, что изменяю той одной, единственной, той, что поселилась в сердце, заняла все мысли.

Это не просто любовь, это одержимость. Ею, ее голосом, смехом, запахом, ее робкой улыбкой и горящими глазами. Сам не понял, как втрескался, как попал, увяз в этой девочке. Ребенком пообещал жениться, смешно даже, никто тогда в серьез не воспринял, и я не воспринимал, ровно до дня своего совершеннолетия. Маленькая, в голубом сарафанчике, с длинными толстыми косами и лучезарной, по-детски открытой улыбкой. До сих пор перед глазами стоит картина, как краснея она вручает мне подарок — маленькую, черную коробочку. А у меня тогда дыхание сперло, воздуха не хватало, впервые со мной такое случилось. Самому от себя тошно стало, потому что видел в ней не просто девочку, с который вырос, не сестру лучшего друга, а нечто большее и это пугало до чертиков. Буркнул тогда что-то, даже не взял подарок, развернулся и ушел,бросив на нее последний взгляд. Как сейчас помню ее растерянный вид и осунувшиеся плечи. А потом в армию ушел, потому что не мог так больше, это было выше моих сил, оставаться там, где она. Думал легче станет, отпустить, потому что ненормально это, а меня не отпускало, только хуже становилось. Ночами о ней думал, снилась каждую гребанную ночь. Свихнулся на ней.

Подарок ее хранил, отыскал ту самую коробочку среди остальных, долго сидел и пялился на запонки, ничего особенного, а сердце кольнуло так, что, казалось, остановится оно. Так ни разу их и не надел, не смог. Как идиот носил их с собой и разглядывал каждый раз, когда о ней вспоминал.

Вернулся из армии спустя год, ни черта меня не отпустило, только хуже стало. Гонял от нее пацанов, каждый в той школе знал, что подойти к Громовой означает оказаться в инвалидной коляске и я бы выполнил свою угрозу. Решение уехать в Москву далось мне с огромным трудом, но это был единственный выход, иначе тронулся бы, съехал с катушек. Дома только по праздникам появлялся и как в насмешку, ни один праздник не обходился без Громовых, потому что семья. И каждый раз сдерживал порыв схватить и увезти ее куда-нибудь подальше, чтобы хоть недолго побыть с ней наедине, останавливал только взгляд ее настороженный и то, как дергалась она в моем присутствии, боялась, избегала. Я принял верное решение дать ей время, в конечном итоге она все равно бы стала моей, потому что с самого рождения принадлежала мне. И я держался, держался от нее подальше, ждал и ждал бы дальше, если бы не звонок Юльки. Сорвался тогда с совещания, оставил Димку за главного, и в тот же день вернулся в город. Я готов был дать ей время, но не готов был делить ее с другими, потому что она моя. Несколько дней потребовалось, чтобы немного успокоиться, прийти в себя и принять решение остаться. В столице меня больше ничего не держало, бизнес в Москве не требовал постоянного присутствия, а Катя требовала. Спустя неделю после возвращения заявился к Олегу и поставил того перед фактом, что женюсь на его дочери. До сих пор удивляюсь, как он мне морду не набил и с лестницы не спустил, когда я его дочь на кухне зажал. Сам же мне в руки ее отдал, чем удивил несказанно, но виду я не подал.