Отдана за долги - Лана Пиратова Страница 24

Так проходит два дня. В бессмысленном ожидании. Сижу в этой комнате — тюрьме. За это время познакомилась с женщиной, которая каждое утро приветствует меня. Рузана. Милая и дружелюбная, она никак не вписывается в стены этого дома.

Каждое утро она приносит мне еду. Мило общается на отвлеченные темы. Но стоит мне завести разговор о хозяине дома или о себе, сразу же уходит.

У меня нет никакой связи с внешним миром. Телефон отобрали. За окном — огороженная высоченным забором территория, по которой периодически проходит охранник.

Я в клетке. Но как долго это продлится? Мне хочется знать ответ лишь на этот вопрос. Я хочу к маме. В больницу. А вдруг ей стало хуже?

На третий день дверь в комнату открывается. Без привычного стука горничной.

Появляется он. Входит и закрывает за собой дверь. И опять этот ледяной пронизывающий взгляд черных глаз. Но я выдерживаю его. Даже не моргаю.

Он молча снимает пиджак и бросает его на стул. Делает шаг ко мне.

Инстинктивно отступаю назад.

Он останавливается и ухмыляется.

— Я могу уйти? — спрашиваю, заставив себя не дрожать от своей смелости.

На секунду его глаза расширяются, но потом он снова берет себя в руки.

— Нет, — отвечает жёстко и расстегивает ворот рубашки.

— Но я должна навестить маму! Вдруг ей хуже? Она же в больнице!

Он вдруг зажмуривается на мгновение и быстро открывает глаза. Огонь в них способен испепелить все вокруг.

— Восемь лет назад, — сквозь зубы цедит он, — мне сообщили, что моя мать умерла.

Я чуть не вскрикиваю, но в последний момент сдерживаю себя.

— Я не смог ни проститься с ней, ни кинуть горсть земли на ее гроб, — продолжает он и смотрит уже не на меня, а на стену за мной.

Как будто погружается в воспоминания.

— Я сидел в четырех стенах и резал себе пальцы от бессилия.

Он переводит взгляд на меня.

— Твоя мать жива, — говорит он. — И твое присутствие там необязательно. Помочь ей ты можешь только здесь.

Его рассказ задевает что-то внутри меня. Когда он говорит о своей матери, что-то в его глазах меняется. Но стоит ему взглянуть на меня, как опять возвращается эта жестокость и ненависть.

Да, мне, наверное, в чем-то жаль его. Но моя мама жива и нуждается во мне. И я должна бороться за то, чтобы быть рядом с ней.

— Но ты же получил свое! — возмущаюсь. — Ты же не собираешься держать меня здесь взаперти вечно?

Откуда-то во мне появляется уверенность. Может быть, потому что я впервые вижу хоть какие-то эмоции на его лице.

Вижу, что он злится. Но не боюсь. Хотя чувствую скрытую угрозу. Опасность, исходящую от него.

— Что же я получил? — усмехается и продолжает расстёгивать рубашку.

Я не решаюсь ответить. Прикусываю губу. Опускаю взгляд. Чувствую, что краснею. Но собираю всю пока несломленную силу воли и произношу:

— Вы лишили меня девственности. Стали первым. Разве Вы не этого хотели?

И решаюсь посмотреть ему в глаза.

Но в них опять холод.

— Нет, — произносит он. — Ты не исполнила мой приказ. Я не был у тебя первым.

От возмущения я начинаю глотать воздух. В конце концов, немного успокоившись, спрашиваю:

— Как Вы можете? Ты… Вы же видели все сами!

— Ты про кровь?

Его вопрос опять вгоняет меня в краску.

— Ты же сама сказала, что у тебя месячные. Эти пятна крови не из-за того, что я порвал твою целку. Ее уже там не было. Ты ослушалась. Поэтому будешь наказана.

— Меня будут искать. Уже ищут, — говорю я. — Вас посадят.

— Тогда твоя мать умрет, а отец сгниет в тюрьме.

Он так спокойно говорит об этом, как будто о погоде на завтра.

— Не забывай, — сквозь зубы цедит он и делает ещё один шаг ко мне, — я твой хозяин. Ты принадлежишь мне. И долг пока не погашен.

Подходит совсем близко, кладет ладонь мне на горло и прижимает к стене.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍