Парижское танго - Ксавьера Холландер Страница 23

Будучи с отцом, я вспомнила о близкой подруге по имени Пия,которая когда-то у меня была. С пятнадцати лет мы росли вместе и былинеразлучны. Мы учились в одной школе и ежедневно ездили туда и обратно навелосипедах.

Пия не была очень хорошенькой. Ее изюминка заключалась впрекрасных вьющихся на африканский манер белокурых волосах, которые в те дни небыли очень-то модны.

– Ты точно знаешь, что в тебе нет негритянскойкрови? – шутливо спрашивали мы ее. Она пыталась выпрямить свои волосы, но мыуговаривали, чтобы она оставила их так, как есть.

Пия вышла из большой реформистской голландской семьи, вкоторой было десять детей. Ее родители не были достаточно хорошо обеспечены.Пию одевали просто, но со вкусом.

В один из летних дней, когда нам было шестнадцать лет, мыехали на велосипедах, и я заметила, что несмотря на хороший загар Пия выглядиточень бледной и усталой. Ее нос и щеки были особенно бледны, и это бросалось вглаза.

– Не принимай близко к сердцу, все пройдет, –сказала я. – Давай слезем с велосипедов и побалуемся мороженым.

Покончив с мороженым, мы пешком отвели велосипеды к школе,потому что Пия все еще чувствовала себя плохо. Я спросила, может, она спатьложится поздно.

– Нет, – ответила она. – Я теперь ложусьспать очень рано. Последние несколько месяцев я чувствую страшную усталость. Яне знаю, что это такое!

Она очень усердно занималась: нам предстояло учиться еще двагода. Пия была средней ученицей и не могла выдерживать чрезмерную нагрузку.Наши учителя хорошо относились к ней и делали ей поблажки, если у нее что-то неполучалось, за старательность.

Мы с ней великолепно уравновешивали друг друга. Пия былатихоней; я – любознательная непоседа. Она была всегда ласковой – и никогдапротивной. Я – непослушный и необузданный подросток, всегда откалывала номера,развлекала, как могла, класс, паясничала и вертелась волчком по всей школе.

Несмотря а, может, и благодаря разнице в характерах, мы былихорошими подругами, и я испытывала беспокойство за Пию. Однажды по пути в школуона упала в обморок. Затем это повторилось.

– Пия, – ругала я ее, – ты должна об этомрассказать родителям.

– Нет, – стояла она на своем, – не будуговорить родителям. Не буду пугать их.

– Пия, послушай, мой отец врач, – настаивалая. – Я хочу, чтобы, он посмотрел тебя. Я хочу, чтобы он тебя тщательнопроверил.

Я в конце концов победила. Мой отец (а он тогда был в добромздравии и имел обширную практику) подверг Пию тщательному осмотру и был оченьудручен результатами. Пия несколько раз обедала у нас, и отец знал, что онаодна из моих самых близких подруг. Но он сказал мне правду, ей осталось недолгожить. И он заставил меня поклясться, что я не скажу никому об этом.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Я не дал бы ей больше года, – ответил он. –Ей нужно прийти ко мне на обследование еще раз, прежде чем я поставлюокончательный диагноз. Думаю, что это лейкемия. Я буду вынужден поставить визвестность ее родителей.

Он направил Пию в больницу, где она могла пройти курслечения у специалиста.

Я помню, как угасала Пия. Она худела и худела, становиласьвсе более апатичной. Каждый месяц из-за слабости она не ходила в школу поменьшей мере неделю.

Затем ее стали пичкать лекарствами, в результате чего оналишилась великолепных курчавых густых волос, которыми так гордилась. Они сталивылезать клочьями.

Дальше было хуже; ее шея, бедра и руки стали опухать, а телооставалось худеньким. Ей объяснили, что это результат инъекций.

Наступил день, когда она наконец сказала нам –одноклассникам и своей любимой учительнице-географичке, что уже нет смыслахранить тайну… она умирает от лейкемии. Все были потрясены и не знали, кудаспрятать глаза; осознавали, это может быть правдой, но отказывались приниматьее.

– Ты сошла с ума, Пия? – сказали ей. – У тебянет никакой лейкемии. Это просто какая-то разновидность гемофилии. Тебе нужноесть как можно больше мяса и яиц и позволить докторам колоть тебя, скольконужно. Ты разве не заметила, что уже потолстела?

– А как насчет моих волос? И поправилась я страннымобразом, это только обезобразило меня. Сейчас у меня шея, как у здорового быка.

Это была правда: она выглядела очень плохо. Глаза сталимутными, как у рыбы, и прятались в складках опухших щек. Когда она улыбалась,глаза вообще превращались в узкие щелочки.

– Я знаю, что едва ли доживу до семнадцати лет, –объявила она. – Я сама установила себе этот срок. Лучше, если я скажу обэтом врачам, чтобы они не лгали мне больше. Я хочу, чтобы врачи прямо сказали,сколько мне осталось жить. Я читала в книгах о симптомах моей болезни и уверена,что это лейкемия.

Что мы могли ответить ей? А Пия становилась все болеерелигиозной и начала читать Библию днем и ночью.

За месяц до того, как она умерла, у нее в груди и в желудкепоявились опухоли. Помимо крови, все ее тело было поражено раком. Опухолипоявились под мышками и на шее. Она лежала в больнице в ожидании смерти.

Пия неоднократно сравнивала смерть с большими чернымигрозовыми облаками, столь обычными для Голландии. В этих тучах она виделабыстро летящую к ней смерть, причем каждое облако стремилось опередитьостальные, чтобы схватить и утащить ее. Однако они никогда не трогали Пию, апроплывали мимо. Эти облака вызывали в ней нездоровый интерес, и часто, навещаяПию, я заставала ее разглядывающей в окно затянутое тучами небо.

Незадолго до того, как она в последний раз легла в больницу,доктора предложили ее родителям увезти Пию куда-нибудь на отдых. Она никогда невыезжала дальше окраин Амстердама. Врачи настаивали, чтобы ее увезли всолнечные края.

Деньги всегда были проблемой для этой семьи, однако школа,родители, ее друзья и знакомые собрали сумму, достаточную для поездки в Рим.Этот город ее родители выбрали по совету агента местного туристического бюро.

Пия не особенно хотела ехать в Рим. Она предпочитала пляжи илеса, где она могла бы сидеть и наблюдать за волнами, листьями, облаками исолнечным светом. Она хотела бы поехать в Испанию или на Ривьеру, однако еепредки сочли, что двухнедельная поездка в Рим принесет больше пользы дляобразования. Вернулась Пия в еще более подавленном настроении.