Говори со мной по-итальянски. Книга 2 - Лаура Тонян Страница 22

Ева

Какое-то сумасшествие: мы целуемся на светофорах, пытаемся, словно школьники, друг друга задеть локтями, дурачимся а салоне авто. После Блэнкеншип вдруг достает из бардачка неприметную маленькую флешку. Он вставляет ее в аудиосистему, нажимает на кнопки, находящие на руле. Через несколько секунд пространство заполняет великолепный, бархатный голос Нека. Он не забыл. Лукас не забыл, что я люблю творчество этого музыканта.

Я сдерживаю слезы, когда британец в очередной раз сплетает пальцы наших рук. Песня «Sei grande» звучит на всю громкость, и мой исполнитель желаний с удовольствием подпевает ее.

«И не нужно объяснять тебе, какой являешься историей,

Не вернутся слова, знаешь это ты,

Я предпочитаю прикасаться своими губами к твоим

Взволнованное дыхание касается моих,

Я не хочу говорить о вчера,

Я с жизнью не на равных никогда,

Ты очень отличаешься от других».

– Признаю честно, мне больше по душе испанская версия этой песни. Хоть итальянский я знаю куда лучше…, – при этих словах он поднимает мою ладонь, объединенную с его, и целует тыльную сторону.

Жар губ Лукаса долго еще остается на моей коже.

Мы с час ездим по городу, слушая все треки, которые он скинул на флешку. Я не могу не оценить этот его жест. Я восхищена. И никогда-никогда мне не было так хорошо. Так приятно от того, что кому-то не плевать на твое настроение, на то, улыбаешься ты или нет. Я восхищена им, безо всякого утрирования.

Лукас оставляет автомобиль в подземной парковке ближе к вечеру. Как истинный джентльмен, помогает мне выйти из машины. На лифте мы поднимаемся с цокольного этажа в просторный и достаточно большой холл знаменитого ресторана. В Интернете я неоднократно натыкалась на статьи, в которых «Pablo» входит в десятку отборных заведений Вечного города. Когда Лукас привез меня сюда, в первые минуты я была ошарашена. Моя одежда, однозначно, не подходит для такого элегантного места. А также мои манеры, неумение держаться среди «сливок». Я ведь – яркий избранник семейства гадких утят.

– Сейчас опозорю тебя, – шепчу парню, практически прячась за его широкой спиной.

Он только шикает на меня и заставляет стоять рядом, а не исчезать с поля видения персонала и других гостей. Ему-то что: он одет с иголочки. Мои же дешевые вещи, наверное, сразу бросаются в глаза…

Метрдотель в темно-вишневом смокинге встречает нас с улыбкой. Правильнее будет сказать, немолодой мужчина рад видеть только Лукаса. Ведь он Блэнкеншип. Мои молчаливые соображения подтверждаются, когда у британца спрашивают о его отце. Этот вежливый диалог длится больше минуты, потом Лукас по-английски уточняет, посмотрев на меня сверху вниз:

– Папа и его друзья очень часто здесь едят.

Я понимающе киваю головой, оглядываюсь. Интерьер прост и шикарен одновременно. Гости выглядят так, словно сошли с обложки модного издания. Украшения на женщинах кажутся невероятно дорогими. Я вовсе не удивлюсь, если все так и есть.

– Может, все-таки уйдем? – жалобно скулю я, в надежде, что Лукас решит сжалиться надо мной.

Но он не обращает на мои просьбы и замечания никакого внимания. Идет наперекор моему прошению и требует у метрдотеля, чтобы ко мне относились, как к королеве. Когда, наконец, мужчина приступает к осматриванию меня, я ощущаю, как щеки краснеют. И почему пол подо мною не провалился? Это было бы в сто раз предпочтительнее, чем терпеть брезгливый взгляд ресторанного распорядителя. Его губы лживо растягиваются, и он показывает Лукасу все свои тридцать два зуба.

Администратор зала быстро приходит на помощь. Любезно поздоровавшись и признав Лукаса, как «своего человека», он радушно координирует нас и предлагает сесть за столик в центре у панорамного окна, заменяющего целую стену. Отсюда виден Колизей во все его красе. Я настолько поражена зрелищем, что забываю о том, как тут меня не любят. У нас забирают одежду. Но я отдаю пальто и шарф, даже не глядя никуда больше – только любуюсь тем, как на небе зажигаются звезды. Одна за другой – словно по мановению чей-то волшебной палочки. Полная луна нависла над величественным сооружением. Кажется, что я могу протянуть руку и точно-точно коснусь ее. Такая она красивая сегодня: желтая-желтая; светится ярче, чем прежде.

Я складываю руки на квадратном столе, на котором расстелена белоснежная скатерть. Божественная сервировка напоминает о моем статусе и принуждает спуститься на землю. Стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы не ловить на себе пренебрежительные взоры. Вдруг Лукас прокладывает рукою путь к моей стороне стола и нежно касается своими пальцами сначала ладоней, потом поднимается выше. Теребит ткань кофты, просит улыбнуться. Ну, и как ему откажешь?..

– После того, как закажем блюда, к нам подойдет сомелье. Я за рулем и пить не буду, но я очень хочу, чтобы ты попробовала какое-нибудь отличное вино, ладно? – Дыхание чуть ли не сбивается ко всем чертям, когда Лукас так ненавязчиво и незатейливо проводит ласкательно рукой по моей скуле.

Напоследок он щелкает меня по носу и подмигивает, прежде чем облокотиться на спинку серого, на вид, простого стула. Но всем и так известно, что мебель в ресторане куплена за весьма и весьма большие деньги. Официант подходит к нашему столику, улыбаясь добродушно. Он уже достал блокнот и ручку, и готов записывать заказ. Лукас долго выбирал, чтобы поесть. Он советовал мне остановить выбор на пасте с морепродуктами по-средиземноморски, но я хочу то, что никогда раньше не пробовала.

– Я хочу рыбу-меч по-сицилийски! – говорю громче, чем стоило бы.

И в это самое мгновение ощущаю чужие, полные омерзения, взгляды. Решаю для себя самой, что мне безразлично. Я уговариваю свое сознание, убеждаю в этом. Однако впервые, находясь в родном городе, я чувствую себя чужой. В этом же городе его гость каким-то образом сегодня вечером оказался почти что посланником итальянского народа. Мы с Лукасом нечаянно поменялись ролями. Богатство и власть могущественнее, чем все, абсолютно все на белом свете. Вот она – истина.

Блэнкеншип долго размышляет перед тем, как просит приготовить для него салат из дыни с моцареллой и ветчиной, а еще черную пасту с морепродуктами. Официант, занеся на бумагу наши гастрономические позывы, желает приятного вечера. Следом за ним появляется разносчик. У него в руках хрустальный кувшин с чистой водой, которую он разливает нам в бокалы. Я благодарю его кивком головы, но Луксас увлечен лишь тем, что разглядывает меня. Становится несколько неуютно и неудобно. Я не знаю, что люди за другими столиками думают о нас с ним, обо мне, в частности. И в принципе, я должна быть равнодушна к их мнениям, как и говорила себе, но почему-то это не так.