Опасная красота. Поцелуи Иуды - Кристина Юраш Страница 21

На протяжении всего моего танца Его Высокопреосвященство сидел в самом центре ряда, не шелохнувшись, подобно каменному изваянию. Он смотрел как будто сквозь меня, как будто бы невидящими глазами, и его красивое холодное лицо и яркие синие глаза не выражали совершенно ничего — ни интереса, ни презрения. А еще я видела, как побелели костяшки его пальцев, судорожно, наверное, до боли стиснувших четки. Кардинал не перебирал квадратики — он просто изо всех сил их сжимал.

Напутствие, данное мне Сабиной Альмади, было убийственным, саморазрушительным, неправильным, попросту вредным. Но оно, как яд гадюки, проникло в меня, потекло по венам. Позади всех этих лиц мне маячило ее красивое лицо с уродливым шрамом — разумеется, ее бы ни за что не пустили в этот зал — для суровых нравственников она была преступницей, низшим элементом общества.

Но ее шепот стоял у меня в ушах.

Малиновый вихрь, в котором я кружилась, под неприличные и такие чувственные вдохи и выдохи певицы… Малина и лед — слишком сладко, слишком обжигающе, слишком пикантно…

Опустившись на колени, я перекинула волосы на правое плечо и поползла, глядя прямо в студеные синие глаза кардинала.

Квадратики четок градом брызнули из-под его пальцев. Двенадцать смертных грехов разлетелись, задорно запрыгали по плиткам пустого пространства перед сценой. Офицер Гурвич ахнула и ринулась на карачках ловить их кверху своей весьма объемной филейной частью, обтянутой форменной серой юбкой.

А в следующее мгновение Коул Тернер поднялся, прямой и совершенно безэмоциональный в своем черном кителе, и музыка тут же захлебнулась, оборвалась на полуслове — ответственный за звук судорожно надавил на клавишу «Стоп».

Малиновый вихрь…

Малина и лед…

Слишком сладко на губах…

— Достаточно, — скупо сказал Его Высокопреосвященство, а остальные замерли, похоже, ожидая, что он сейчас велит арестовать меня и судить за то, что пошла против морали и нравственности.

Но Тенер молчал, и одинокие аплодисменты как ножом резанули абсолютную тишину, воцарившуюся в зале. Хлопал Кастор Трой.

Он хлопал мне, и, поймав его кривую ухмылку, похожую на оскал шакала, я поняла, что совершила большую ошибку.

Поняла, что пропала.

— Спасибо, мисс Калдер! — проговорил Шенк, как-то странно улыбаясь. — Спасибо, мы видим, что уроки мисс Альмади не прошли для вас даром. Нам нужно посовещаться, чтобы принять решение. Нужно обсудить. Выражаем огромную благодарность, что жертвуете ради высокой миссии самым дорогим, что есть у женщины — репутацией, разумеется.

Если он думал, я не пойму его намека, что мне, от греха подальше, пора отсюда скрыться, зря его назначили комиссаром полиции.

По ступенькам черной лестницы, которая выходила практически прямо к моему архиву и которой сотрудники полиции пользовались довольно редко, я просто бежала.

Бежала, запахнув на себе свое пальто и молясь о том, чтобы поскорее переодеться в свою обычную одежду и смыть косметику с лица. Бежала, умирая от страха, что меня кто-то увидит, и… от чего-то еще, непонятного, обжигающе-холодного, как будто мне вкололи двойную дозу ледокаина. Бежала, прижимая ладони к покрасневшим щекам и задыхаясь — практически как намеренно задыхалась в микрофон певица, которая пела про малиновый вихрь.

Я не знаю, каким образом ему удалось это — ведь они сейчас должны были совещаться, но на пролете между четвертым и третьим этажом он преградил мне дорогу.

Взявшись одной рукой за перила, а другой за стенку, сделал несколько быстрых шагов по ступенькам мне наперерез.

Инстинкт загоняемой хищником жертвы помог мне среагировать почти мгновенно. Развернувшись, я рванула вверх, но он поймал.

Разумеется, Кастор Трой не был Кастором Троем, если бы меня не поймал… Набросился со всей своей дурной силой и впился в мои пересохшие губы своими чуть влажными горячими губами.

Я укусила Троя за нижнюю, и с неведомо откуда взявшейся силой отпихнула его, даже почти сумев вырваться.

— Зайчо-о-онок, — с жуткой лаской протянул он, сплюнул кровь, а потом, сатанея, подхватил меня за бедра и усадил на перила.

Пальто разошлось, обнажив мою оголенную шею, полушария грудей в шелке корсета и кружевные полоски чулок. Но мне, честно говоря, сейчас на это было наплевать — за моей спиной была бездна в три этажа, я опасно балансировала на тоненькой жердочке перил, и единственное, за что могла схватиться, чтобы не упасть — ненавистный офицер Трой.

Я обхватила его широкие плечи, впившись ногтями, прижалась, что есть мочи, сгорая в его полыхающих темных глазах, которые были близко, слишком близко. Я видела в них себя, летящую вниз, вниз, вниз.

— Залижи, — сказал он, и уголок его окровавленных губ дернулся в жутковатой усмешке.

Это был Кастор Трой. И он мог толкнуть меня вниз. Сказал бы потом, что моя чистая душа не выдержала непотребства, к которому меня фактически принудил Тернер, вот я и бросилась в пролет. Ему бы сошло это с рук, я знаю.

Проведя кончиком языка по его нижней губе, я почувствовала вкус его крови. Я не была вампиром, а он, насколько я знала, был вампиром лишь наполовину, мог вообще обходиться без употребления красных телец в пищу и, по слухам, вроде как был к ним равнодушен. Лизнула ранку еще и еще раз — она была сладко-соленой, горячей и липкой.

— Золотко, признаю, я тебя недооценил, — выдохнул он мне в губы, держа меня над пропастью только одной рукой — вторая скользнула мне между ног, где было так же липко, горячо и мокро.

Его язык протолкнулся в мой рот и сплелся с моим языком — поцелуй со вкусом крови, которая отдавала мне малиной и перцем, и которую я судорожно глотала, я глотала его, задыхаясь от этого ощущения наполненности и сплетения в моем рту и падая. Падая, судорожно вцепившись в проклятого всеми богами мужчину, который терзал мой рот и которому я отвечала со всей страстью, на которую была способна…

Мой первый настоящий поцелуй не был похож на нежное касание губ, как я мечтала, это произойдет с Итаном. Мой первый поцелуй был кровавым, низменным и темным, как радужка глаз Кастора Троя, похожая на землю, которой были засыпаны врата в ад.

— Да, теперь я понял, — точно через толщу воды послышался срывающийся голос, и, оторвавшись от офицера Троя, я с ужасом увидела Итана, который поднимался по лестнице вверх. Моего Итана! Который поднимался вверх и все видел! — Теперь я понял, что ты действительно нанялась к нему сама, Моника.