Мой плохой босс - Джина Шэй Страница 20

— Ирина Александровна, вам нездоровится? — пытается лепетать эта курица, а я просто пытаюсь смотреть на неё, без мыслей — ну вот почему? Почему она? Почему он выбрал её, а не меня?

— Вон пошла, — тихо рычу я, и Ольга-таки испаряется.

Какая благоразумненькая дрянь… Правильно, с той стороны двери ты всяко больше проживешь.

Может, и правда? Забить на регламент, перестать ходить на работу? Пусть выдает себе увольнение по статье. Ну, я ж Прошу реально запорю таким вот образом.

Жалко. Жалко, потому что с увольнением по статье я буду рассчитывать на совсем другие перспективы, даже со связями.

Господи, зачем мне такое живое воображение? Зачем я сейчас представляю, как именно трахали эту потаскушку в моей тачке?

Может, сменить машину? Смогу ли я ездить в ней нормально сейчас?

Сбоку насмешливо хмыкает Верещагин. Сидит себе на краю моего стола своей чертовой задницей, глазки свои красивые, мудацкие на меня таращит, головку свою пустую набок наклонил.

А ты ведь ревнуешь, Ирочка…

Он этого не сказал. Я это сама осознала.

Я. Ревную. До темноты в глазах, до спазма в горле, до ощущения, что в животе возится клубок обжигающих холодом змей. Ревную!

И кого? Этого ублюдка, который держит меня за второсортную, недостойную его внимания женщину?

Который с удовольствием трахнет самую главную потаскушку в фирме, а я для него — «унылая персона»?

Который добивается меня только из-за того, что я швырнула носом в землю его самолюбие. И настолько мерзкими, грязными методами — что чувствуешь себя уже даже не второго сорта, а третьего. Ведь даже банальных извинений я оказываюсь не достойна. Только шантажа, угроз и мудачизма.

Что ты там о себе возомнил щенок? Ничего ты для меня не значишь!

— Ну что, начнем проверку, Ирочка? — сладко улыбается Верещагин, и я впиваюсь ногтями в собственное колено, чтобы хотя бы не ударить свое чертово начальство по его самодовольной физиономии.

На столе вибрирует телефон.

СМС. Даже если это рассылка от какого-нибудь банка, я и то скажу спасибо, лишь бы не глядеть на Верещагина, лишь бы так не ломило в груди этой яростью.

«Карета подана, хозяйка» — с незнакомого номера.

Боже, Проша, как ты вовремя.

Как глоток свежего воздуха в этой яростной духоте. Я кошусь на часы, и — о, да! Все так, как надо! Восемнадцать ноль восемь.

— Увы, Антон Викторович, — я улыбаюсь настолько неестественно, насколько вообще получается, — у меня окончен рабочий день, а переработки возможны только при согласии сотрудника. Сразу предупреждаю, я — не согласна.

В ответ я получаю настолько же едкую ухмылку.

— Значит, начнем завтра прямо с утра, Ирочка, — цедит Верещагин и таки слезает с моего стола, — буду с нетерпением этого ждать.

Прямо с утра. Мне «наслаждаться» его компанией с самого утра. Звучит ужасно, ведь я в его присутствии абсолютно слетаю с катушек.

Он мог бы мне припомнить, что я сегодня опоздала, но у нас не было личной договоренности, что я отработаю, и куда более вероятно, что я пошлю его по известному адресу с этими предложениями «отработать». Я ведь знаю, чего он добивается.

Нет, он хитрее. Он хочет доканать меня настолько, что мои нервы не выдержат, и я сдамся самой себе. Вот только мудак явно недооценивает крепость моих нервов. Я два года держалась на расстоянии. Две недели не выдержу? Имея на руках столько поводов для ненависти к этому ушлепку?

Да и не была бы я хорошей Доминанткой, если бы не знала такие слова как самоконтроль и дисциплина.

Жди, щенок. В уме ты уже думаешь, что победил. В уме — я уже под тебя легла. Вот только этого — не будет. Тебе придется обломаться.

Все. Мудак свалил из моего кабинета и с моего горизонта. Теперь — только забрать сумку с атрибутикой и спуститься вниз. Меня ждет Проша, его ремень, его спина…

Только мыслями обо всем этом я и живу с утра.

Возможно — мне полегчает…