Они под запретом - Алайна Салах Страница 20

Данил откупоривает пробку с изящностью заправского официанта и разливает вино по бокалам. Кажется, ему не в новинку, — замечаю я про себя. — Прошлое главного ловеласа компании не прошло даром. Но сейчас это даже все упрощает.

— Так мало? — я вопросительно смотрю на его фужер, едва ли наполненный на полпальца.

— Я же за рулем, — Данил легко соприкасается со мной стеклом, и мы наконец садимся. Не так далеко, но и не совсем близко. — Я удивился, когда ты мне позвонила. Есть какая-то определенная причина?

Первый же винный глоток разливает по телу теплое опьянение и тем самым маскирует мучительное нытье в груди. Я с жадностью отпиваю еще и, отставив почти пустой бокал на подлокотник, смотрю Данилу в глаза. Если у него еще остаются сомнения о цели нашей встречи, то сейчас мой взгляд дает ему финальный подсказки.

— А ты как думаешь?

Опустить ладонь на диван между нами, немного поддаться вперед. Взгляд Данила как по сигналу опускается на мои губы, зрачки расширяются. Я достаточно близко, чтобы он смог пройти свою часть пути. Я не хочу все делать сама.

Наши рты соприкасаются, сливаясь в осторожном поцелуе. Кажется, ни один из нас ни в чем не уверен, а это плохо… Потому что мне нужна его помощь, чтобы переступить точку невозврата. Пусть он не оставит мне выбора.

Ладонь Данила плавно скользит мне в волосы, мягко их гладит. Он дышит чаще, тяжелее, целует настойчивее. Нужно пододвинуться, чтобы почувствовать наш контакт, чтобы смочь себе преодолеть… Я неловко перекидываю через него ногу, забираясь ему на колени, и Данил незамедлительно кладет руки мне на бедра. Подо мной твердо. Он возбужден.

Я ведь все знаю… Как действовать дальше. С Арсением даже думать не приходилось. Обнять его плечи, царапать шею, ерзать на его члене, запустить руки под футболку, чтобы потрогать его кожу и постанывать. Сейчас обо всем этом нужно себе напоминать, а это отвлекает от поцелуя. Возбуждение есть, но его немного. Оно теплое, невесомое.

Мои веки закрыты и изображение под ними начинает предательски фонить. Дрожит, дергается, а потом внезапно сменяется кадрами того, как то же самое сейчас делает Арсений. Сажает Инессу себе на колени, сдавливает ее затылок, жадно обхватывает губами ее губы и запускает в ее рот свою слюну.

Я упираюсь в грудь Данилу руками, хриплю «не надо». Легкие горят, а из глаз вытекают новые слезы. Не получается... У меня никак не получается, как я не стараюсь…

— Аин, — голос Данила звучит тихо, пальцы задевают мою щеку, стирая мокрую дорожку. — Все нормально. Не плачь, ладно?

Лучше бы он этого не говорил, потому что от его заботливых интонаций меня начинает трясти еще сильнее. Всхлипнув, я утыкаюсь лбом в его плечо, пахнущее туалетной водой, и начинаю рыдать. Потому что Арсений может, а я, выясняется, не могу. Потому что без него все плохо настолько, что грудь выворачивает наизнанку. Потому что невыносимо смириться с тем, что я его навсегда потеряла. Потому что только сегодня я поняла, что мне придется.

Данил молча терпит мою истерику и осторожно поглаживает меня по спине.

— Прости, — прерывисто выдыхаю я, мотая головой. — Прости… Я просто не могу.

Спустя десять минут мы сидим на разных краях дивана. Мое вино так и стоит недопитым, а Данил, напротив, пьет свое.

— Думаю, это был последняя попытка для нас обоих, да? — он шутливо улыбается мне поверх бокала. — Нашей дружбе много лет, так что лучше все так и оставить.

— Прости, я не знаю, что на меня нашло.

— Могу догадаться. Арс?

Я киваю. Перед Данилом мне не стыдно признать правду. Он друг.

— Улетел на отдых с Инессой. Я увидела фотографии, — слезы так сильно меня ослабили, что говорить получается с трудом. Зато боль в груди растворилась, оставив после себя только сухую пустоту. — А ты? Как тебе без Луизы?

Данил тихо усмехается, снова подносит бокал к губам.

— Иногда мне кажется, что все отлично, но потом обязательно наступает момент, когда хочется наплевать на все, рвануть в Одинцово и умолять ее вернуться.

— Почему не сделаешь?

— Потому что иногда мне действительно отлично, а это нечестно по отношению к ней. К тому же, Лу не примет меня обратно. В таких вещах она сильнее меня.

— Ты замечательный, Данил, — из глаз почему-то снова катятся слезы. Он ведь и правда замечательный. Хороший друг. — Прости меня… За многое.

Он салютует мне пустым бокалом, грустно улыбается.

— И ты.

Данил уезжает от меня спустя получаса бесед обо всем и ни о чем. Боль едва ли меня отпустила, но на душе стало спокойнее. Проще принимать жизнь, когда видишь, что люди вокруг далеко не роботы, и они переживают боль не меньше тебя. Просто каждый справляется, как умеет.

Время на часах показывает начало десятого, поэтому из прихожей я прямиком плетусь в кровать. Завтра мне предстоит длинный день. Ликвидировать последствия своей рабочей ошибки, возможно, выслушать упреки руководства, а после поехать с Мариной, риэлтором, смотреть две квартиры на Полянке.

Я ставлю телефон на зарядку, но потом, не выдержав, снова подношу его к глазам. Не могу, снова не могу. Знаю, что он не ответит, но сейчас мне нужно хотя бы что-то. Страшно, что в этой поездке он окончательно обо мне забудет.

«Я чуть не совершила глупость, потому что сильно по тебе скучала. Желаю отличного отдыха».

Жму отправить и гашу свет. В Израиле на час меньше или больше? Хотя какая разница? Мне нужно поскорее уснуть, чтобы завтра продолжить жить с новыми силами. Может быть, пройдет время, и я смогу даже с кем-нибудь сходить на свидание.

Короткое пиликанье входящего сообщения заставляет меня резко вскинуть голову. Я обшариваю тумбочку и нетвердой рукой снимаю блокировку с экрана. Сердце колотится так, что вибрирует позвоночник. В окне мессенджера развернута фотография голубого Мини-купера, на дверях которого будто набиты татуировки. Это большие розовые цветы, переплетенные друг между другом стеблями.

«Увидел сегодня. Аэрография на нем смотрится хорошо».