Между похотью и любовью - Виктория Вайс Страница 20

В последнее время Илья Маркович стал частым гостем в палате у Вики. Имел на то право, ведь он был не просто её лечащим врачом, а ещё и заведующим отделением, но как не пытался он закамуфлировать врачебной целесообразностью свои истинные намерения, ему это не удалось, не на ту напал. Вика раскусила его с первого прикосновения к её руке. Это, конечно, могло быть просто жестом сострадания, и в данной ситуации выглядело вполне логично, но сердце искушённой любовью женщины обмануть невозможно.

— Признавайтесь, Илья Маркович, втюрились? — ошарашила Вика вошедшего уже, наверное, в пятый раз за сегодняшний день доктора.

Тот поправил воротничок на халате, и присел на край её кровати, отодвинув немного в сторону одеяло. Он явно не ожидал такого поворота событий, и судорожно искал ответ на неожиданный вопрос, и не найдя ничего подходящего невпопад сказал:

— А я вчера в лотерею выиграл двести шекелей.

— О, поздравляю. А проиграли сколько?

— Четыреста.

— А вы азартный. Жена не запрещает играть?

— Запрещает, — вздохнул он.

— Вот я вас, Илья Маркович, и спалила. Мало того, что вы игрок, так вы ещё и женаты. И сколько мне на это понадобилось времени? Правильно. 30 секунд.

— Хорошо. Сдаюсь. Грешен.

— Хотелось бы только понять, в чём ваш грех. В том что тайком от жены проигрываете зарплату или, что тоже тайком от жены, и пользуясь своим служебным положением, ухаживаете за больными дамами.

— Виктория, не вгоняйте меня в краску. Я постараюсь больше вас не донимать своим присутствием.

— Ну что вы, милый мой доктор, мне очень приятно, что вы не забывает обо мне. Тем более я обязана вам тем, что до сих пор лежу здесь и могу ещё спорить с вами и шутить. И я не хочу с вами ругаться, поскольку вы единственный кто знает, когда… Через месяц, неделю, а может через десять дней… Вы один знаете, когда ЭТО случиться.

— Не нужно об этом говорить и уж точно, не нужно об этом думать. Вы живы — и это главное.

— Сосед мой уже и не говорит…, — грустно произнесла Вика.

— У Давида была очень острая форма. Он был обречён, а у вас есть шанс.

— Я вцепилась в этот шанс обеими руками, Илья Маркович, и пока не скажете, я его не отпущу.

— Вот и молодец.

Он достал из бокового кармана небольшой планшет.

— Я недавно у девочек на посту увидел вот это.

Вика напряглась. Неужели видео с камер? Стыдно будет. Доктор повозил пальцем по экрану, и развернул планшет. Она облегчённо выдохнула — это был её блог.

— Как они нашли его?

— Сказали, что у нас в отделении не часто лежат люди, которые пишут, — с удовольствием ответил Илья Маркович, — в основном сюда попадают те, кто даже читает с трудом. Ну и вот ваш портрет здесь. Или как там вы это называете — аватар? Да?

— Вроде так. И что, вы читали?

— Читал с увлечением, иногда даже пренебрегая работой. Интересно вы пишете. Жизненно.

— Можно? — Вика протянула руку к планшету.

На экране было открыта её последняя запись, дотированная 15 июня:

«…Меня всегда тянуло писать. Дневники всякие, стишки про любовь в тайной тетрадке. А ещё я обожала школьные сочинения, правда почти всегда получала оценки с соотношением 5/3, потому что делала кучу ошибок. И тройка всегда была явно завышенной. Училке нравилась моя литературная прыть, поэтому она прощала мою безграмотность и вместо красной ручки часто пользовалась синей, словно бы это я сама исправила некоторые ошибки. Так мы и играли, помогая друг другу. Спасибо, конечно, Валентина Степановна, жаль только, что вас сейчас нет рядом и некому проверить и исправить мою писанину. Я всегда мечтала написать что-то большое и интересное, часто начинала, но где-то на десятой странице сдувалась и через какое-то время вообще забывала зачем начинала. До сих пор храню свою тетрадку с записями того, что когда-то подсмотрела, подслушала, придумала, почувствовала. В ней собраны фрагменты почти всей моей беспутной жизни. И прошу, не ругайте меня за ошибки и опечатки, ну нет у меня ни корректора, ни редактора, да и Валентина Степановна давно умерла… И не уверена я, что посмела бы дать ей на проверку написанное…

Я рано познала блуд… И всю жизнь прожила в грехе, считая наслаждение высшим проявлением человеческого счастья, а когда пришло время за всё ответить, испугалась, вспомнив, что грешила не по воле разума, а по принуждению плоти. Теперь исповедоваться поздно, каяться глупо, остаётся только одно — изливать душу перед вами, авось ТАМ тоже читают мою писанину, может понравится кому-то и скажет ОН — поживи ещё немного, дура…»

Вика подняла глаза. Она помнила этот текст почти дословно, хотя он писался, когда всё тело уже горело огнём и сознание включалось лишь на несколько минут в день. Она уже была готова уйти, но что-то останавливало, не давало окончательно отдаться в руки чёртовой болезни. И вот теперь перед ней глаза человека, которого она приняла тогда за бога. По сути, он действительно был бог, поскольку подарил ей жизнь. Был только один вопрос — на долго ли…

— И вы не краснели, читая мою писанину? — спросила Вика Илью Марковича.

— А почему я должен краснеть, я же доктор, я знаком с человеческой анатомией, но мне было интересно заглянуть и в человеческую душу… Нет, не просто в человеческую — в женскую. И вы мне это позволили сделать.

— И что вы там увидели? Потёмки?

Он задумался.

— Не знаю… Может это мы в потёмках живём. Сложно всё это… Но это не мешает мне сделать то, что я уже давно хочу сделать.

Илья Маркович взял худенькую ладошку Вики, поднёс к своим губам и поцеловал.

— Это был приятно, — улыбнувшись, произнесла Вика, — меня уже давно так не целовали. Нет, обманываю, меня никогда так не целовали.

Слёзы сами собой покатились по её щекам.