Жених поневоле - Сьюзен Джонсон Страница 2

— Не хочу. Устала я, — сказала она капризно и спустила ноги с кровати, собираясь встать.

Князь выбросил вперед руку и, схватив ее за роскошные курчавые волосы, швырнул обратно.

— Сука! — прошипел он.

Князь уже успел изучить Танины маленькие хитрости. Однако, после того как она весь вечер распаляла его своими пляскам, он не намеревался шутить.

— Вечно ты играешь! Но сегодня вечером, маленькая моя потаскушка, я как раз в том мрачном настроении, которое как нельзя лучше соответствует твоим надеждам. Ты ведь хочешь, чтоб тебя силой брали? Отлично! Так и быть!

Таня метнула на него полный бессильной злобы взгляд; ухитрившись выпростать руку, она собралась уже расцарапать Ники лицо, но он руку перехватил — реакция у него, несмотря на изрядное количество выпитого, была отменная. Он сжал ей запястье так, что Таня вскрикнула от боли (а может, и от наслаждения).

Не в силах высвободиться, она облизнула розовым язычком верхнюю губу, взор у нее затуманился, дыхание стало прерывистым.

— Так тебе, радость моя, боль нравится? Надо будет свести тебя с князем Горчеевым. У него для таких, как ты, всегда припасены розги и плетка.

Цыганкины полуприкрытые веки вздрогнули, она громко застонала.

— Черт бы тебя побрал! — воскликнул он, глядя на нее с прищуром. — Да ты же вся трепещешь! Изнасилования не получится.

Князь грубо швырнул ее на подушки, коленом раздвинул ей ноги, залез под мониста и стал яростно ласкать ей грудь, тут же затвердевшую от возбуждения. Она извивалась под ним и, до крови закусив нижнюю губу, пыталась сдержать крик восторга. Наконец он задрал ей юбку и вошел в ее сочащееся от желания лоно. Князь искал хотя бы временного забвения, и с каждым мгновением оно казалось все ближе и ближе. Движения его становились все быстрее, все грубее; Таня стонала в голос, и князь даже не почувствовал, как она, забившись в экстазе, расцарапала ему ногтями спину до крови.

Через несколько часов Николай внезапно проснулся. После многочисленных военных кампаний на восточных границах, где каждый шорох мог оказаться сигналом приближающейся опасности, сон у него был удивительно чутким. Он приоткрыл глаза и сквозь ресницы оглядел комнату. Таня рылась в его одежде, грудой сваленной на полу. «Деньги ищет», — равнодушно подумал он и снова погрузился в сон. Князь Кузанов всегда бывал щедр к своим наложницам, дарил им меха и драгоценности, да и денег не жалел. Он совсем не рассердился, потому что отлично понимал, что цыганке Тане надо и о будущем думать: ее жаркая красота недолговечна, а впереди — долгая жизнь.

К полудню головная боль улеглась, да и настроение улучшилось. Два однополчанина, майор Чернов и капитан Ильин, позвали Николая на пикник. Вместе с ними отправился его юный кузен Алексей. Они выбрали открытую полянку посреди березовой рощи, где и улеглись погреться на ласковом весеннем солнышке, подальше от крикливых цыганских девчонок, которым велели скрыться на время с глаз и сидеть тихо, пока не позовут.

Ники в мягчайших сапогах и вышитой крестьянской косоворотке лежал на молодой зеленой травке и сквозь полуприкрытые веки смотрел на солнышко. День был как на заказ — теплый, ласковый. На деревьях пробивались первые листочки, весело щебетали птицы.

Николай Михайлович Кузанов был мужчиной видным. В чертах его лица — высоких скулах и точеном профиле — просматривалось нечто от предков по материнской линии, выходцев с гор Кавказа. От отца-белоруса он унаследовал исполинский рост и мерцающие золотом глаза, опушенные иссиня-черными ресницами. Такие же огромные и бездонные глаза были на древних византийских иконах. Они могли быть нежными и задумчивыми, а когда надо, во взгляде их обладателя читалась недюжинная проницательность. Эти удивительные глаза и чувственный рот, сейчас недовольно сжатый, смягчали суровый облик князя.

Ники потянулся, словно огромная дикая кошка, и снова замер. Шелест берез, журчание ручейка и щебет птиц успокаивали, но, увы, только тело, а не душу. Ники мучила тоска, которая в последнее время стала его вечной спутницей, и избавиться от нее не удавалось никак. Уже много лет Ники вел жизнь, полную забав и удовольствий, но давно известно, что ничто так не приедается, как праздность…

Оперевшись на локоть, он приподнялся и окинул взглядом своих товарищей, сидевших вокруг скатерти с остатками пикника. Лед в серебряном ведерке давно растаял, полупустые бутылки поблескивали на солнце. Чернов с Ильиным играли в кости, метая их на серебряный поднос, а Алексей увлеченно читал какой-то роман Тургенева.

Николай вполуха прислушивался к болтовне своих приятелей.

— Сегодня вечером Цецилия моя. Ты уже две ночи с ней забавлялся, теперь очередь за мной, — ворчливо и обиженно говорил Чернов.

— Разве я виноват в том, что она меня предпочитает? — обезоруживающе улыбнулся Ильин.

— А мне плевать! Нынче вечером моя очередь! — настаивал Чернов.

— Да разве есть разница? — подал голос Николай. — По-моему, они все одинаковы, покладистые и услужливые, это только что наскучить может.

— Вот уж нет! Длинноногая Цецилия куда привлекательней толстушки Ольги, — с жаром возразил Чернов, тотчас вспомнив, как упоительно прошлым вечером танцевала Цецилия.

— Да полно тебе, Григорий, — сказал князь Кузанов, и в голосе его слышалось разочарование умудренного опытом тридцатитрехлетнего мужчины. — Они все цыганки и только этим отличаются от других баб. — Он снова улегся на спину и прикрыл глаза.

— Это тебе так кажется, Ники. Мне Цецилия нравится больше всех, и я сегодня своей очереди не упущу. — Чернов начинал злиться не на шутку.

Николай с легким презрением взглянул на кипятившегося приятеля.

— Как твоей душе будет угодно, — сказал он примирительно. — Ильин, ты, надеюсь, понимаешь, что я, будучи хозяином, должен угождать своим гостям. Может, сегодня ты согласишься на Таню? — предложил он вежливо, будто уговаривал гостя взять из двух груш ту, которая посочнее.

— С превеликим удовольствием! — охотно согласился Аристарх Ильин. Таня уже три месяца была любовницей Ники, и никто к ней и приблизиться не осмеливался, но раз уж Ники сам ее предлагал, отказываться было глупо.

— Я твердо убежден в том, — продолжал Николай невозмутимо, — что ежели хочешь выжить, надо все время искать новых развлечений, дабы избежать самого страшного — тоски и скуки. Таня мне наскучила, так что, если пожелаешь, Аристарх, я охотно уступлю ее тебе.

Ники был готов терпеть скуку, но до определенного предела, и Таня уже стала ему надоедать. Он решил, что по возвращении в Петербург сделает ей прощальный подарок — и этого будет довольно. К тому же он был уверен, что, если Ильин не захочет оставить Таню при себе, она быстро найдет нового покровителя.

Князь Кузанов был из тех аристократов, кто на досуге интересуется литературой, искусством и даже науками. Он бывал частым гостем на балах и званых вечерах, захаживал в клуб, играл умеренно, но прежде всего слыл неутомимым любовником и всегда находил объекты для своей страсти. В самых высших слоях петербургского общества, где он вращался, Ники вот уже пятнадцать лет считался выгодной партией, но даже самые предприимчивые мамаши и самые опытные свахи отчаялись заманить его в сети брака. Впрочем, не всякая мать согласилась бы отдать свою дочку за молодого князя. Николай был богат, знатен, удивительно хорош собой, когда нужно — мил и обаятелен, любим друзьями, обожаем родителями, но при этом слыл гулякой и развратником, отринувшим все условности морали. На мир он глядел с хладнокровием и уверенностью человека, с рождения облеченного богатством и высоким происхождением, и вел себя, как капризное дитя, обласканное фортуной и считающее мир лишь ареной для собственных удовольствий. Не случалось с ним в жизни такого, что заставило бы его пересмотреть свои взгляды.