Лучшая рабыня для тирана - Лаура Тонян Страница 17

Интересно, что ему понадобилось в столь поздний час. Вспоминаю его сурово-нетерпеливый тон из короткого послания, и меня передергивает от скользящего по позвонкам противного холодка.

Надеюсь, он не собирается предложить ничего безрассудного. Второго выхода на ринг или чего-то подобного я не переживу.

Как и в прошлый раз, входная дверь в апартаменты Архиповы немного приоткрыта. Я снимаю свою обувь в прихожей и замечаю подготовленную пару тапок-меховушек моего размера. Очень предусмотрительно.

При отсутствии искусственного освещения на первом уровне пентхауса я различаю неподвижную, крепкую фигуру у панорамного окна. Брюнет в пижамных штанах и длинном халате, накинутом  на голый торс, оборачивается на звук моих шагов и издает удрученный вздох.

— Сыграй мне.

Я осмысливаю его необычное распоряжение, наверное, чересчур долго, потому что чувствую, как Тиран сверлит меня раздраженным взглядом в темноте.

Нет. Я не тупая. Я сбита с толку.

— На рояле, имеешь в виду? — тем не менее, своим глупым вопросом вызываю у мужчины серьезные сомнения относительно моего умственного развития.

— Да, Доминика.

Я вытягиваюсь по струнке от того, с каким нажимом и взыскательностью он называет меня полным именем.

Сглатываю острый ком воспалившихся нервов и неуверенно кошусь на рояль.

Я не практиковала игру на инструменте уже очень и очень давно. Словно это было в прошлой жизни. Фигурально выражаясь, все именно так.

Честно говоря, нахожусь в полной растерянности.

— Почему ты просишь меня об этом? — набираюсь смелости и спрашиваю в лоб.

Тиран огибает рояль и нажимает на клавишу.

— Я заметил, как ты смотрела на него, — подразумевает музыкальный инструмент. — Разве тебе не хочется сыграть?

Ужасно хочется.

Но...

Боже, есть так много «но», по которым я очень этого боюсь.

После аварии то, что приносило мне радость, что вдохновляло на великие мечты и воспитывало крепость духа, обрело форму самой настоящей фобии. Незаметно для себя я пришла к выводу, что мои пальцы, покалеченные автокатастрофой, более не способны творить волшебство. Длительная реабилитация лишила меня прежней техничности и скорости. Смерть родного человека поломала душу — двигатель творческих идей. Все мои мысли были обращены не на восстановление «связи» между моим телом и инструментом, а на то, как заботиться об Артемке.

Мне страшно дотронуться до того, что когда-то окрыляло, а теперь... отзывается болезненными воспоминаниями.

— Любопытно, на что ты способна, — Архипов берет меня за руку и ведет к роялю.

Я плетусь за ним, с трудом волоча несгибаемыми ногами. Сердце громыхает под ребрами, яростно пульсируя в напряженных запястьях. Тиран разворачивает меня лицом к Стейнвей и кладет ладони мне на плечи. Надавливает, заставляя опуститься на светлую банкетку в тон роялю. Он встает у меня за спиной и мерно дышит в макушку.

Внезапно я перестаю думать о безотчетном трепете перед музыкальным инструментом и сосредотачиваюсь на слегка щекочущем внутренности волнении о том, как приятно ощущать тепло мужского тела и близость с ним. Подушечками пальцев Тиран массирует мои плечи. Сегодня он мягок и осторожен. Его поведение изменчиво, как у дикой кошки.

— Можешь исполнить все, что пожелаешь, — разрешает Архипов.

Я провожу языком по верхней губе. В предплечьях зарождается тремор. Бесконтрольная дрожь усиливается, расползается по рукам, «стекая» к пальцам.

Я судорожно дышу через рот, глядя на длинный ряд черно-белых клавиш.

Я правда собираюсь сделать это?

— Чего ты боишься? — вопрошает Тиран, плавно смещая бретели моего топа. От его невесомых касаний у меня немного кружится голова. Какую игру он затеял на этот раз? — Инструмент тебя не укусит. Или ты стесняешься? — большая мужская ладонь накрывает мою шею сбоку.

То, что меня сковывает, гораздо серьезнее.

— Начинай играть.

Я поднимаю руки и держу их на весу, не решаясь опустить на клавишный ряд. Понятия не имею, с чего начать; ныряю в хранилище воспоминаний и пытаюсь вытянуть хоть одно произведение. Пугает не то, что я ошибусь во время игры, взяв не тот аккорд, или задев не ту клавишу. Страшно, что, в конце концов, я так ничего и не вспомню.

Нет.

Есть кое-что, что я буквально выгравировала на своем сердце, но сокрыла, чтобы уберечь от бури беспокойств, в потаенных глубинах памяти. И стоит мне лишь задеть эту мысль, запустив маятник, как перед глазами рисуются образ партитуры.

И я кладу пальцы на правильные клавиши. Сходу ставлю кисти в правильное положение. В сердце рояля — резонансной деке — рождается восхитительное минорное звучание.

Я делаю вдох... но впервые за долгое время действительно чувствую, как кислород проникает в меня вместе с музыкой.

Становится спокойно. Буря беспокойств стихает. Мои пальцы следуют за воспоминаниями, соблюдая верную последовательность нот. Я пропускаю сквозь себя динамику и настроение мелодии, чувствую оттенки музыки и передаю их с помощью нажатий на клавиши.

Я вновь творю волшебство.

Проникаюсь игрой, без сожалений стирая из своей жизни временной пробел, когда мне пришлось вырвать из сердца, прогнать любовь к искусству.

Тиран все так же оцепенело стоит позади. Кажется, будто он не дышит. Я слышу слабое движение, лишь когда завершаю произведение. Изнутри переполняет неподдельная, безмерная радость, что я едва сдерживаю слезы и не обращаю внимания на затянувшееся молчание Архипова.

— Эта мелодия... — со странной интонацией произносит Тиран.

Убирает руки с моих плеч и встает так, чтобы мы могли видеть лица друг друга.

— Тебе понравилось? — прямо сейчас я как никогда уязвима перед ним и мысленно молюсь, чтобы в ответ Тиран не сказал ничего оскорбительного.

Он разрушает и без того небольшое расстояние между нами, берет меня за подбородок и с неподдающимся объяснению смятением вглядывается в мои глаза.

— Что это за музыка, Ника?

— Эээ... Ну, я когда-то давно сочинила.

Дико неловко признаваться ему в этом. Да и вообще — кому-либо. В первый учебный год в консерватории я записала цифровой альбом инструментальной музыки и выставила на всеобщее обозрение в интернет. Под псевдонимом, разумеется. Только в Вконтакте было около пятидесяти тысяч прослушиваний, что, безусловно, вдохновляло упорно трудиться в будущем.

Я ожидаю любой реакции, но точно не того сценария развития событий, в котором Архипов запрокидывает голову с горьким смехом.

— Какая же паршивая шутка... — не прекращая измученно хохотать, проговаривает вслух обрывок своей мысли. — Хреновая... — сжимает пальцами переносицу, растягивая рот в болезненной усмешке. — Шутка.