120 дней Содома - Маркиз Де Сад Страница 16

«Да, действительно, – сказал Герцог, – есть многолюдей, которые совершенно не могут пережить миг утраты иллюзий. Кажется, ихгордость может пострадать от того, что они позволят женщине увидеть себя вподобном состоянии слабости, и что отвращение рождается от смущения, котороеони испытывают в этот момент». – «Нет, – сказал Кюрваль, котороговозбуждал Адонис, стоя на коленях, и который руками ощупывал Зельмиру, –нет, мой друг, гордость здесь ни при чем; предмет, который по сути своей неимеет никакой ценности, кроме той, которую ему придает ваша похоть, предстаетсовершенно таким, каков он есть, когда наша похоть угасла. Чем неистов ее быловозбуждение, тем безобразнее выглядит этот предмет, когда возбуждение больше неподдерживает его, точно так же, как мы бываем более или менее утомлены в силубольшего или меньшего числа исполненных нами упражнений; отвращение, которое мыиспытываем в этот момент, всего лишь ощущение пресыщенной души, которой претитсчастье, поскольку оно ее только что утомило!» – «Но все же из этогоотвращения, – сказал Дюрсе, – часто рождается план мести, мрачныепоследствия которого приходилось видеть». – «Ну, это другое дело, –сказал Кюрваль. – А поскольку серия этих повествований, возможно, даст нампримеры того, о чем вы говорите, не будем спешить с рассуждениями, пусть этифакты предстанут сами собой». – «Председатель правильно говорит, –сказал Дюрсе. – Когда ты находишься накануне того, чтобы пуститься в блуд,ты предпочтешь готовить себя к предстоящей радости, а не будешь рассуждать отом, как испытывают отвращение.» – «Ставим точку… больше ни слова, –сказал Кюрваль. – Я совершенно хладнокровен… Весьма очевидно, –продолжал он, целуя Адониса в губы, – что это дитя очаровательно… но имнельзя овладеть, я не знаю ничего хуже ваших законов,.. Надо ограничитьсянекоторыми вещами… Давай, давай, продолжай, Дюкло, поскольку я знаю, чтонаделаю глупостей, и хочу, чтобы моя иллюзия продержалась хотя бы до тогомомента, когда я лягу в постель». Председатель, который видел, что его оружиеначинает бунтовать, отправил двух детей назад и снова улегся подле Констанс,которая, какой бы несомненно привлекательной она ни была, все же не слишкомвозбуждала его; он опять призвал Дюкло продолжать, и она тотчас подчинилась,говоря так:

«Я присоединилась к своей подружке. Операция Луизакончилась, и мы, пребывая обе в несколько паршивом настроении, покинулимонастырь (я – почти с решимостью больше туда не возвращаться). Тон Жоффруаунизил мое детское самолюбие и, не углубляясь более, откуда исходило этоотвращение, я не хотела больше ни продолжений, ни последствий. Но все же народу мне было написано пережить еще несколько приключений в этом монастыре, ипример моей сестры, которая, как она мне сказала, имела дело более чем счетырнадцатью мужчинами, должен был убедить меня в том, что я еще не дошла допредела в своих похождениях. Я заподозрила об этом три месяца спустя послепоследнего приключения, когда ко мне обратился один из этих добрых преподобныхотцов, человек лет шестидесяти. Не было такой хитрости, какой бы он ниприменил, чтобы убедить меня прийти в его комнату. Одна из них, в конце концов,удалась, да так удачно, что одним прекрасным воскресным утром, сама не знаю,как я почему, я там оказалась. Старый распутник, которого звали отец Анри,заперся со мной, как только я вошла, и от души поцеловал меня. «А! Маленькаяшалунья, – воскликнул он с восторженной радостью. – Ты теперь у меняв руках, на этот раз от меня не убежишь». Было очень холодно, мой маленький носбыл полон соплей, как это довольно часто бывает у детей. Я хотела высморкаться.«Ну, нет, нет! – сказал Анри протестуя против этого. – Я, я сампроделаю эту операцию, моя крошка». И, уложив меня на свою кровать так, что мояголова немного свешивалась вниз, он сел рядом со мной, притянув мою опрокинутуюголову к себе на колени. Можно было подумать, что в этом состоянии он пожиралглазами эти выделения моей плоти. «О! Прекрасно маленькая соплюшка, –говорил он, млея. – Как я сейчас буду сосать это!» И вот, склонившись надмоей головой и полностью засунув мой нос себе в рот, он не только проглотил всеэти сопли, которыми я была вымазана, но даже сладострастно поводил кончикомязыка по очереди в обеих моих ноздрях, и с таким мастерством, что ему удалосьвызвать у меня два-три чиха; это удвоило поток, которого он страстно желал ипоглощал с такой поспешностью. Но, господа, об этом человеке не спрашивайте уменя подробностей: то ли он ничего не сделал, то ли сделал свое дело вштаны, – я ничего не заметила, и среди его обильных поцелуев и облизыванийничто не отметило сильного экстаза; поэтому я думаю, что он совсем не кончил.Он более не приставал ко мне, даже руки его не ощупывали меня; уверяю вас,фантазия этого старого развратника могла бы достигнуть своей цели с самойчестной и самой неискушенной девочкой в мире, да так, что она не смогла быувидеть в этом и тени разврата.

Но иначе дело обстояло с тем, кого случай послал мне в день,когда мне исполнилось девять лет. Отец Этьен, таково было имя этого распутника,уже несколько раз намекал моей сестре привести меня к нему; она приглашала менянавестить его (тем не менее, не пожелав отвести меня туда: как бы наша мать,которая кое о чем уже подозревала, не прознала об этом); наконец, я оказаласьлицом к лицу с ним, в углу церкви, около ризницы. Он взялся за дело так изящно,употребил такие убедительные доводы, что меня ничего не насторожило. ОтцуЭтьену было около сорока лет, он был свежим, бравым, сильным. Едва мы оказалисьв его комнате, как он меня спросил, умею ли я возбуждать член. «Увы! –сказала я, краснея, я даже не понимаю, что вы хотите этим сказать». – «Нучто ж! Я научу тебя этому, крошка, – сказал он, целуя меня от всего сердцав губы и глаза. – Мое единственное удовольствие – обучать маленькихдевочек; уроки, которые я им даю, так великолепны, что они никогда о них незабывают. Начни вот с чего: сними свои юбки, поскольку, если я буду тебя учить,как надо за это взяться, чтобы доставить мне удовольствие, то необходимо также,чтобы я научил тебя, что ты должна делать, чтобы принимать его; нам ничто недолжно мешать на этом уроке. Ну, давай начнем с тебя. То, что ты видишьздесь, – сказал он, положив руку на мой бугорок, – называетсявлагалищем… Вот что ты должна делать, чтобы доставлять себе приятные ощущения:легонько тереть пальцем это небольшое возвышение, которое ты ощущаешь и котороеназывается клитор.» Заставляя меня проделывать это, он прибавил: «Взгляни, моякрошка: пока одной рукой ты трудишься там, пусть то один, то другой палецнезаметно погружается в эту сладкую щель…» Потом, направив мою руку, произнес:«Вот так, да… Ну и что? Ты ничего не ощущаешь?» – продолжал он, заставляя менянаблюдать за его уроком. – «Нет, отче, уверяю вас,» – ответила я емупростодушно. – «О, мадонна! Ты просто еще слишком мала, но года через дваты увидишь, сколько удовольствия это тебе доставит». – «Подождите, –сказала я ему, – я все же думаю, что чувствую что-то». И я терла, кактолько могла, в тех местах, о которых он мне сказал… Действительно, какое-толегкое сладострастное щекотание убедило меня, что этот рецепт не был химерой;широкое применение с тех пор этого спасительного метода убедило меня в ловкостимоего учителя. «Теперь перейдем ко мне, – сказал Этьен. – Посколькутвое удовольствие возбуждает и мои чувства, я должен их удовлетворить, мойангел. Держи, – сказал он мне, вкладывая в руки орудие столь огромное, чтоя едва могла обхватить его двумя своими маленькими руками. – Держи, дитямое, это называется член, а вот движение, – продолжал он, водя мои сжатыеруки быстрыми толчками, – это движение называется «напрягать». Так, в этотмомент ты мне напрягаешь член. Давай, дитя мое, давай, старайся изо всех сил.Чем быстрее и тверже будут твои движения, тем скорее ты приблизит! миг моегоопьянения. Но следи за главным, прибавил он, по-прежнему напрягая моитолчки, – следи за тем, чтобы головка всегда была открыта. Никогда непокрывай ее кожицей, которую мы называем «крайняя плоть»: если эта крайняяплоть покроет часть, которую мы называем «головка», то все мое удовольствие растает.«Ну-ка, посмотрим, крошка, – продолжал мой учитель, – посмотрим, чтоя сделаю сейчас с тобой.» С этими словами, прижавшись к моей груди, пока япо-прежнему продолжала действовать, он так ловко положил свои руки, с такиммастерством двигал пальцами, что в конце концов волна удовольствия захватиламеня; таким образом, именно благодаря ему я получила первый урок. И вот головау меня закружилась и я оставила свое занятие; преподобный отец, который былготов к тому, чтобы прекратить его, согласился отказаться на мгновение отсвоего удовольствия, чтобы заняться лишь моим. А когда он дал мне полностьювкусить его, то заставил снова приняться за дело, которое прервал мой экстаз;потом попросил меня больше не отвлекаться и заниматься только им. Я сделала этоот всей души. Это было справедливо: я испытывала некоторую признательность кнему. Я действовала так старательно и так хорошо соблюдала все, что он мнесоветовал, что чудовище, побежденное быстрыми толчками, наконец, изрыгнуло всюсвою ярость и покрыло меня ядом. В этот момент Этьен, казалось, был в припадкесладострастной горячки. Он страстно целовал мои губы, он теребил и тер мойклитор; его бессвязный бред еще лучше передавал распутство. Наши органы онназывал самыми нежными именами, что делало привлекательным горячечный бред,который длился очень долго, и из которого галантный Этьен, отличающийся отсвоего собрата, глотателя мочи, вышел лишь для того, чтобы сказать мне, что япрекрасна, что он просит меня приходить снова к нему, и что он будет всегда обращатьсясо мной так, как это было. Сунув мне в руку мелкую золотую монету, он отвелменя туда, где застал, и оставил восхищенную и очарованную новым значительнымсостоянием, которое, примиряя меня с монастырем, заставило принять решениепочаще туда приходить. Я была убеждена, что, чем старше я стану, тем большенайду там приятных приключений. Но судьбой мне было уготовано другое: болеезначительные события ждали меня в новом мире; вернувшись домой, я узналановости, которые нарушили мой опьяняющий восторг, в котором я пребывала послемоей последней истории…»