Мужчина и Женщина - Юрий Андреев Страница 15

Олег всем случившимся был потрясен настолько, что свалился снервным потрясением, и кому же, как не мне, пришлось за ним ухаживать в егохолостяцком жилье и обнаружить его душу, нервную, неухоженную. Он выздоравливалнелегко, мне было его жалко, время шло, и мы совершенно естественнопороднились, когда он предстал передо мной без шутовской маски и постоянныхсвоих кривляний. Я осталась у него на ночь, и волнение его было столь велико,что ничего у него не получилось, только обмазал мне низ живота горячей и липкойспермой. И закричал и застонал от унижения. Утешила я его по-матерински, какмогла, а сама была рада, что вот попался мне сочувствующий человек, а нежеребец бесчувственный. Назавтра все у нас нормально получилось, и все это былоприятней, чем с Ипполитом, потому что Олег знал мало и шепотом советовался сомной, и мы трудились вместе, как заговорщики. Это не был акт закланияжертвенной овцы, это был акт солидарности. Олегу было приятно, и это менярадовало.

Когда мы объявили на кафедре о своем решении завести на нейсемейственность, как выразился в своей манере Олег, все восприняли это как делоестественное. Правда, некоторые поняли, что я дальновидно поставила на будущегодоктора наук, безусловное научное светило.

Все-то нам некогда было совершить обмен, и жили мы у меня.Спокойно, размеренно. Мать любила ухаживать за своим зятьком, он хвалилсяненаглядной тещей. В свободные часы играл с отцом в шахматы или совершалэкскурсии с любознательным и дотошным Максимкой.

Надо сказать, что как мужчина он был не из сильных, и этовполне меня устраивало — до тех пор, пока «доброжелатели» не поведали мне, чтовидывали его выходящим из своей квартирки с дамой, а я-то знала с его слов, чтобыл он в это время в командировке в Москве. Ни слова не сказала я ему, помнилакрушение после первой анонимки, но что-то важное, что жило во мне еще отАртемиды, надломилось. Зачем, ну зачем ему эта измена (или эти измены)? Ведь онмог бы получить у меня все, что ему хотелось. Чего ему недоставало? И что этоза душа его, такая нервная и ранимая, как я думала? Что я в нем не поняла? Вчем повинна? Чем его не устроила? Вроде бы руки-ноги и все другие моипривлекательные детали на месте. А, может быть, дело во внутреннем нашемнесродстве? И все чаще вспоминала я огненные взоры Николая, и в безразличииомертвевшей души не стала отказывать время от времени «друзьям семьи» в стольжеланных для них утехах. Мне-то было все равно, разве что бабье мстительноечувство порой поднималось, а почтенным людям было приятно. И покрылась душа моячерствой коркой. Узнал как-то мой Олежек от своего хвастливого друга, что лобего и впрямь олений — в ветвистых рогах, кинулся ко мне с криками, топаньемногами, брызгами слюны, пятнами на лице, а я спокойно отвела его руки от своегогорла и спросила: «А Валерия? А Нинель? А Диана?..» — и он сник, как проколотыйшилом шар, и забормотал: — Ну, что ты, зачем ты так, да не было ничего… —Вот и у меня не было ничего, раз у тебя ничего не было.

И он осекся, потому что очень тогда увлекся своей новойтемой; которая сулила большой успех и имя в мировой науке. Он был действительноталантливым изобретателем, но боялся, что шум и разборки подставят ему ножку. Иеще потому не следовало ему со мной ссориться, что все свои идеи он сначалаобсуждал со мной и в спорах я беспощадно вытравляло из них все слабое и оннаходил наилучшие, часто парадоксальные решения, а я их математически оформляла(тут я была сильнее его).

И я опять подумала: что же это получается, ведь мы так с нимблизки, и у нас общие научные интересы, взаимное понимание. Может быть, я несумела заинтересовать его семейным строительством?

Да, в этом все дело! И когда я после нашего замирения чтоназывается «залетела», я решила не идти на аборт, потому что для привязки мужак семье он должен быть отцом. И Максиму будет лучше, а то растет, какзаласканный эгоист, а тут придется ему заботиться о младшеньком. Я обещалаОлегу, что его работа не пострадает, объяснила ему, что человек без ребенка —это прерванная нить истории, а мироздание такого не прощает.

И появилась у нас Олечка, и жизнь моя расцветилась новымизаботами и новыми красками. И стала я матерью солидного уже семейства. Ипотекли месяцы и годы повседневной, обязательной, засасывающей суеты и стала ябаба бабой, и от Артемиды, юной, цельной, звонкой и веселой, уже во мне иследа, как будто, не оставалось.

Тут-то и встретился мне Егор со своим ясным и спокойнымвзглядом и совсем было забытой мною открытостью сильного человека. И сказала ятогда ему, что хочу помогать не только в работе, но и в жизни, и полетела емунавстречу безоглядно и беззаветно.

Так завершилась вторая серия моей собственной семейнойжизни. И когда я заявила потрясенному Олегу, что ухожу от него с детьми к томустарому и нищему отставнику-дембелю, которого он видел (и не видел) вновогоднем застолье, то он дар речи утратил. Он и многие другие, когда я в себяпришли, то ничего иного подумать не смогли, что я со своей дальновидностьюпоставила в эти смутные времена верную карту на будущего миллионщика-коммерсанта, на магната международного издательского бизнеса. А я-то поставилана душу свою, видно, еще живую, которая повернулась к нему, как цветок ксолнышку. Раскрылась и повернулась лишь на тридцать четвертом году моей долгойи незадачливой жизни. Сколько я не жила, все это была, оказывается, лишьпредистория.