Разыскивается миллионер без вредных привычек - Ирина Шайлина Страница 15

Мальчик посмотрел на меня с сомнением и отложил ломик, которым по видимому собирался защищаться. Ломик похоже тяжёлым был, Никита сразу вздохнул с облегчением.

— Мама дома?

— Мы живём без мамы.

— Отлично… то есть это конечно же, ужасно! А растворитель есть?

Никита повёл меня в гараж. Бутылочки с растворителем нашлись. Краска, на моих волосах к счастью была эмульсионной, оставался шанс, что я смою её водой, а вот с клеем нужно что-то делать. Егора не было, мамы тоже, поэтому я прошла в ту самую ванную, где недавно любовалась задницей и села на табуретку.

Двух бутылок не хватило — джинсы, чтобы снять, приходилось пропитывать вонючей жидкостью. И футболку. С любимых вещей стремительно сползал цвет — придётся выбросить, обидно. Но больше всего я боялась, что вернётся хозяин и выгонит меня из дома прямо голую и разноцветную. И, что самое досадное, будет прав.

— Вам помочь? — спросил из-за двери Никита.

Я посмотрела на свое отражение — розовый лифчик в зелёных пятнах, красная, как ошпаренная кожа на спине, трусы, прилипшие к ягодицам, зелёные волосы… Если я впущу мальчика, он заработает психологическую травму, может даже вырастет и станет геем. Этого мне Егор точно не простит.

— Найди мне пожалуйста, что надеть… что-нибудь ненужное. И, если папа ещё не вернулся, я бы чаю попила. Если вернулся, то я пожалуй вылезу в окно.

Мне показалось, или Никита рассмеялся? Через полчаса, когда я вылезла из душа, почти до конца отмыв свои волосы, и вытершись полотенцем Егора — это странным образом волновало — за дверью меня ждала аккуратно сложенная футболка. Похоже, папина. Я её надела, она была ниже задницы, но ненамного. Моё белье, пропитанное клеем, краской, растворителем лежало в мусорном ведре. Моего опыта общения с детьми конечно чертовски мало, но я понимала, не стоит ходить перед мальчиком без трусов.

А тут, на тумбочке чистое белье стопкой. Хозяйское… я долго терзалась, но боксеры надела. Они чуть сползали, но держались. Отлично. Терять мне уже нечего. Вышла. В гостиной ребёнок стоя на четвереньках соскабливает с пола клей. Безуспешно.

— Папа меня убьёт, — простонал он.

— Ничего ребёнка одного оставлять. Ты же совсем один?

Кивнул. Храбрится, а вижу — боязно. Да что про ребёнка говорить, мне через два года тридцать, я в первую неделю в своём домике спала со светом. Слишком привыкла к неверному Стасику спящему рядом. А Стасик может и козёл, но от монстров под кроватью защищал отлично.

— Чайник уже три раза вскипел, — напомнил Никита. — Вы же не уйдёте пока?

Если честно, я бы ускакала горной козочкой, и все равно, хоть голая, хоть босиком. Боюсь представить реакцию папаши на моё вторжение в дом, отчаянно просто боюсь. Но оставить мальчика одного?

— Пошли чай пить, — кивнула я. — Не уйду.

В холодильнике куча всякой ерунды и две огромные кастрюли. В одной рассольник сомнительного вида и запаха, содержимое второй мне идентифицировать не удалось.



— Это Валя наготовила… Она приходила сегодня.

— Тяжко однако нынче миллионеры живут, — протянула я. — Хочешь, пирожков налеплю? Я умею, даже не хуже мамы.

Его бы спать отправить, этого маленького храброго мальчика. Но он с такой радостью кивнул… И жалко сразу, до боли. Вот почему так, сидит один, идеальный мальчик идеального папаши, и нет у него мамы? А у меня ребёнка нет… Несправедливо же. Пришлось снова подавить жгучее желание украсть чужого сына.

Как так получилось что я, в три часа ноги, с розовой от растворителя задницей и в мужских трусах леплю пирожки? Сюрреализм просто какой-то. А пирожки удались. Готовить я не любила, но умела — мама пыталась растить меня идеальной женой и домохозяйкой. Пока доходило тесто сварила супчик и салат нарезала. Никита к тому времени уже носом клевал — не мудрено, утро уже скоро. Но чаю с пирожками попил. И супу поел, и салату. Наверное, вредно столько на ночь есть, но он казался мне таким голодным…

— А рассольник пусть папа твой ест, — мстительно хлопнула я дверцей холодильника. — А мне домой пора, Никит. Лучше сейчас, пока темно и меня никто не увидит в трусах твоего папы.

Никитка рассмеялся, я тоже улыбнулась помимо воли.

— Ещё чуточку побудьте. Пожалуйста.

— Давай рядом посижу, пока не уснёшь, — согласилась я.

Расположились мы на диване в гостиной, Никита притащил подушки и одеяла. Свет выключили, но и так уже светало, пока я страдала херней утро пришло. Мальчик уснул очень быстро. Уже во сне разметался, прижался к моему плечу. И уходить не хочется совсем… И ещё сильнее желание родить ребёнка именно от Егора — дети ему явно удаются. Но как осуществить?

Я не заметила, как уснула. Проснулась — светло уже. Шторы открыты, солнце льётся в комнату, клееем все ещё пахнет, Никитка ко мне прижимается, спящий, тёплый. Я даже не поняла сначала, что же меня разбудило. Повернула голову. Поняла.

Егор стоял нависая над диваном. В глазах — безграничный океан ярости. Кулаки сжимает, желваки на щеках ходят. Едва не застонала — так и знала, что так будет. Сразу надо было уходить.

— Вы… — начал Егор. — Вы…

Никитка во сне заерзал, папаша понял, что сейчас его разбудит своими воплями. Дёрнул меня за руку, едва не вывихнув мой несчастный плечевой сустав, словно мне мало травм за эти дни. Потащил меня за собой на кухню, словно мешок безвольный, коим я себя и чувствовала. Двери за нами закрыл. И орать начал. Орать шёпотом, что весьма забавно выглядело.

Я смотрела на него и глазами хлопала. Хуже не будет, это точно. Поэтому я села. Если уж выслушивать все, что в Егоре накопилось, так пусть с комфортом. На столе стояла чашка с недопитым ночью чаем, я придвинула её к себе. Глоток сделала, другой.

— Блядь, — сказал Егор. — Да что происходит вообще!

Отобрал у меня чашку и закинул её в раковину. Силы есть, ума не надо — не рассчитал и чашка разбилась. Егор перестал орать прислушался — дома тихо. Не проснулся от грохота сын.

— Нечего было ребёнка одного дома оставлять, — воспользовалась я паузой в его монологе.

Егор свернул глазами, а я очень пожалела, что открыла рот. И не к месту подумала — Господи, когда он злится, он ещё красивее! Так бы и злила все время, чтобы полюбоваться. Жалко вот только, что орёт. На меня.

А меня вдруг осенило, как заставить его замолчать. Я встала. В два шага преодолела пространство между нами, приподнялась на цыпочки и поцеловала его. И подумала — как легко! И чего, спрашивается, я боялась? Все гениальное просто.

Егор удивился. Возможно даже — охренел. Окаменел, словно статуя. А я осмелела. Руки ему на плечи положила. Губы сухие, сжаты крепко. Может даже смотрит на меня, как на дурочку, не знаю — я то глаза со страху закрыла. Но не отталкивает же, а уже добрых две секунды прошло!