Незнакомец - Евгения Стасина Страница 13

                – И всем известно, что при должном обучении стаффы миролюбивы, ведь так? – она на меня смотрит, а я впервые за эти дни с её братом солидарен – сдурела совсем. Сначала меня подобрала, в квартиру пустила, шкаф его ограбила, теперь ещё и настоящего хищника пригреет… Целых две бомбы замедленно действия на сорока двух квадратах жилой площади для здорового человека перебор…

Хотя, на её вопрос всё равно киваю, мол, правда. Может, прямо сейчас ей долг и верну, ведь автомобиль  медленно тормозит, а девушки уже натягивают на ладошки тёплые варежки. Правда, Таня немного медлит и, дождавшись, когда её подруга склонится над багажником, шепчет мне в самое ухо:

                – А если переживаешь, можешь в машине отсидеться. Только двери заблокируй, а то когда он нас  доест, наверняка  за тобой охоту начнёт, – я глаза закатываю, а она хохочет во весь голос.

Саша

                Собаку мы замечаем сразу. Среди белых сугробов, подсвеченных фонарями и фарами мчащихся мимо машин, тёмный клубок, припорошённый мягкими снежинками, сразу бросается в глаза. А сердце тут же сжимается от боли. Иначе никак. Пёс, приспособившийся дремать под скрип автомобильных шин, тут же вскидывает грустную морду, с надеждой взирая на нашу с Пермяковой парочку:  у меня в руках пакет с колбасой, у неё старенькая, зато вместительная, переноска… А главного нет – не по нам тосковал этот верный друг.

                – Ну что там? Долго твой Тимуровец курить будет?

                Я пожимаю плечами, пряча неуместную улыбку, под воротом куртки, а Таня уже нетерпеливо отплясывает на дороге:

                – Говорила же, испугался! Какой нам от него прок? Спаситель хренов! Наверно, всю пачку уже скурил, пока с духом собирается!

                Чего ворчать-то? Сама сказала ему не соваться, чтоб по неопытности, животное не спугнул, а теперь жалуется! Зло пар из ноздрей выпускает, от нервов уже в пятый раз поправляет шапку…

                – Не ворчи. Он всегда курит медленно, – я бы сказала задумчиво. Затягивается, а потом долго, едва ли не с полминуты держит дым, не позволяя ему покинуть лёгкие. – Да и чего нас спасать? Давай уже поближе подберёмся.

                Собака ведь, похоже, не против. Ни рыка, ни лая, ни попыток сбежать… Видать, замёрзла совсем. На улице минус пятнадцать, а у неё и подшёрстка подходящего нет. Вот и скажите теперь, разве человек не самый опасный в мире зверь? Приручил, вырастил  и бросил на верную погибель!

                Запускаю пальцы в пакет, доставая кусок побольше, и, наплевав на курящего у машины незнакомца, на ворчливую Таньку, на водителей, нарушающих скоростной режим, неторопливо вперёд шагаю. Шаг, два, три… Снег под подошвой хрустит, а измученная ожиданием собака, наконец-то, встаёт с завалинки.

                – Тань, у неё лапа, похоже, перебита! – ведь она опасливо от меня пятится, а на снегу пятна красные…

                – Вот тебе и раз! Обморозила, может?

                – Или под колёса угодила? – играем в угадайку, теперь вдвоём подбираясь к бедолаге, да только расстояние между нами ни в какую сокращаться не хочет. – Нет, не дастся. Вера же мне говорила, к людям она не идёт. Иначе кто-то из наших давно бы уже к себе забрал.

                 Мы тормозим. Танька хмуро губу закусывает, а я разреветься хочу. Ведь наперёд знаем – ещё шаг сделаем, убежит, если вообще обороняться не бросится. А если не сделаем – умрёт, не выдержав обещанных заморозков. Господи, замкнутый круг какой-то… От бессилия даже пакет с колбасой на снег валится, рассыпая по холодной земле скудный ужин для этой несчастной. Может и к лучшему, из рук всё равно не возьмёт.

                – Зря приехали.

                Не первый год в этом деле. Бывали случаи, когда приходилось неделями доверие зарабатывать: кормить ежедневно, перед глазами мелькать, радоваться, когда пёс, наконец, шёл на контакт… а потом начинать сначала, когда спустя день или два на передержке, найдёныш вновь убегал в знакомые ему места. Беда лишь в том, что в случае с этой несчастной время – непозволительная роскошь.

                Ну всё, я носом шмыгаю. Варежкой тру холодные щеки, стирая слёзы бессилия, уже капнувшие из глаз, и на притихшую Пермякову смотрю. Она тоже сникла, но хотя бы держится.

                – Господи, жалко её! Нужно было снотворное взять…

                – Так ведь еду не берёт!

                Как не подступись, мы обречены на провал. Только и можем, что наблюдать, молясь, чтобы она к себе подпустила… Долго наблюдать, запоминая каждое пятнышко на замершем теле неспасенного нами питомца…

                – Вы чего там замерли? – даже на окрик моего квартиранта не реагируем, ведь обе не знаем, что и сказать. Что не судьба ему сегодня вступить в ряды волонтёров? – Подойти –то уже можно? А то я замёрз у тачки топтаться!

                Бессмысленно. Только он и не думает ждать моего одобрения, уже похрустывая позёмкой. Останавливается рядом с нами, не сразу находя взором огромного обессиленного терьера, а когда видит, бледнеет, больше не сводя глаз с воззрившегося на него пса. Правда боится? Вон и пальцы в кулаки сжал и челюсти от напряжения стиснул… Словно самого страшного в мире монстра увидел. Или…

                – Чёрт! – Таня визжит, пугая меня не на шутку искажённой от ужаса физиономией, и хватает  меня за рукав, заваливая в сугроб. А я всё равно вижу: как этот самый пёс, что ещё секунду назад стоял памятником собачьей преданности, бежит со всех своих мощных лап прямо к моему незнакомцу! Как на землю его опрокидывает, и вот-вот вцепится в горло. Ведь вцепится, да? Вон как запрыгнул сверху, уже и к лицу пасть приблизил… Жмурюсь, до ярких вспышек, разбавляющих черноту перед глазами, до тошноты подступающей к горлу леденея от осознания, что прямо сейчас свершится страшное, и всё слушаю, слушаю… А криков нет.

                – Герда, – лишь радостный мужской шёпот и собачий скулёж.