Соблазнитель - Збигнев Ненацкий Страница 12

– Я сама знаю, кем была! – сказала она со злостью. – Возможно, не была так знаменита, как другие, но со мной считались. Этого ты не станешь отрицать.

– Нет. Может быть, я и полюбил тебя за талант.

– Лучше не произноси таких слов, иначе я тебя ударю. Не надо мне напоминать, кем я была, и что именно ты меня уничтожил. Да, ты, только ты. Один ты. Из-за тебя я бросила свой дом, детей, Яна…

– Он тебя бил. Издевался над тобой. Относился к тебе как к собаке. Помнишь, как ты выглядела, когда первый раз пришла ко мне? Помнишь, почему не хотела раздеться? Потому что ты вся была в синяках. А полосы на спине? До сегодняшнего дня ты мне не сказала, чем он тебя бил.

Иоанна отвернулась от окна, улыбнулась и даже – что меня встревожило – к ней вернулось хорошее настроение. Затем выпила оставшуюся водку и поставила рюмку на стол.

– Он бил меня кабелем. Да, это было больно. Я умирала, живя с ним, он бросил меня на самое дно. Я перестала быть человеком. Но случались такие минуты, когда он поднимал меня на вершины. Ты этого не делал никогда.

Она подошла ближе.

– У тебя тоже появилось желание взять кабель в руки. Ты тоже хочешь меня ударить.

Я отошел и встал на ее место у окна.

– Нет, Иоанна. Я тебя не ударю. Возможно, это сделать необходимо. Но поверь мне, я никогда не ударил ни одной женщины. Это противоречит моей натуре. Во мне все бунтует против насилия. Я думал, что именно поэтому ты и полюбила меня.

– Ты просто слабый человек, – заметила Иоанна. – Мягкий, глупый, маленький человечишка. Ты даже не способен уйти и оставить меня здесь одну. Нет! – она ударила кулаком по столу и истерически закричала: – Ты не можешь оставить меня после всего того, что ты со мной сделал! Я не умею быть одна! Не хочу быть одна! Я убью себя, понимаешь! В один прекрасный день я перережу себе горло или выпрыгну из окна!

За окном было темно. Неон погас месяц назад, здание выглядело вымершим, как после пожара.

– Схожу в магазин и куплю что-нибудь выпить, – сказал я.

Когда я вернулся обратно, в комнате горели все лампы, стол был накрыт чистой скатертью, в подсвечнике стояла зажженная свеча. Иоанна, что-то тихо напевая, расставляла на столе рюмки.

– В нашем доме в деревне я раскрашу тебе всю стену в спальне большими красными розами, – сказала она. – Комнату наверху я сама оборудую. Тебе нужно будет поставить столик для пишущей машинки. И купить вторую машинку. Для меня. Разве это дело – постоянно нанимать машинистку. Нет, я не хочу печатать твои романы, но могу хотя бы перепечатывать письма. Их приходит все больше и больше. Это прекрасно, правда? Вчера из издательства прислали целую пачку. Почти двадцать писем. Я их все прочитала. Это после твоей «Розамунды». В основном пишут женщины лет тридцати. Они думают, что ты их хорошо понимаешь и, наверное, это правда. Ты нежный, деликатный, чуткий…

Я вытащил пробку из бутылки. Чмоканье пробки вызвало у меня чувство тошноты, которое усилил запах алкоголя.

– А еда? Может, откроешь какую-нибудь консервную банку? – спросил я.

– Если хочешь, конечно, могу подать сардины, но у меня нет хлеба. Есть только соленые палочки и крекеры.

– Тебе все же надо что-нибудь съесть, – буркнул я, разливая водку по рюмкам.

– Да. Ты чуткий и деликатный, у тебя было много женщин. Скажи, скольких ты имел?

– До тебя не было ни одной.

– Почему ты не хочешь со мной поговорить серьезно? Из-за этого мы так часто ссоримся, ты относишься ко мне как к идиотке, которая ничего не знает и ничего не понимает. Ты просто играешь со мной. Я тебе нужна в постели, ну, может быть, как прислуга, а теперь ты еще и хочешь сделать из меня бесплатную машинистку, но поговорить со мной, рассказать мне о себе, о том, что ты думаешь, что чувствуешь, что собираешься писать, – это уже без меня. Для этого у тебя есть коллеги, друзья.

– У меня нет друзей…

– Конечно, нет. Ты никого не любишь, вот почему и тебя никто не любит. Когда-то здесь бывало много людей. Прекрасных, известных во всем мире. Сегодня уже никто не приходит. Тебе они не нужны. Ты никого не приглашаешь. Почему?

– Потому что ты этого не хочешь.

– Я? – возмутилась она, выпивая четвертую рюмку. – Опять хочешь сказать, что я виновата. Это я убила нашу любовь, это я сделала из нашего дома ад. А ты знаешь, что говорит о тебе твоя жена? Что говорит о тебе твой сын? Что в один прекрасный день ты вернешься к ним так же неожиданно, как ушел. Потому что ты слабый, никчемный обманщик. «Великий писатель», – сказала о тебе эта маленькая, глупенькая, прелестная идиотка, которая без ума от твоей профессии. Да она не доросла тебе даже до колен. Она закрывала глаза на твой подлый, противный, двуличный образ жизни, готова была даже меня принять, только бы иметь при себе мужа-писателя, автора романчиков, которыми зачитываются домохозяйки. Она испытывала оргазм, когда уборщица ей говорила: «Какую прекрасную книгу написал ваш муж».

– Оставь ее в покое! – рявкнул я.

– Нет, мой дорогой! Но если ты ее защищаешь, то объясни, почему ты начал флиртовать со мной? Что ты искал во мне и что нашел? Почему именно при мне ты написал самые лучшие сцены «Розамунды»? И все же скажи, не испытываешь ли ты страх?…

– Не пей больше…

– Скажи, ты не боишься, что однажды все поймут, что ты просто обыкновенный обманщик? Что все тобой написанное – это сплошной вздор, обман, банальности?

Тут она опрокинула на скатерть полную рюмку.

– Прости, – пробормотала Иоанна.

Она неловко поставила рюмку на большое мокрое пятно от разлившейся водки.

– Налей! – приказала она.

– Нет, хватит.

– Тогда я сама себе налью, – захихикала она. – В таких делах я вполне могу обойтись без тебя.

Я пересилил нарастающее во мне отвращение и залпом выпил свою рюмку.

– Я беспокоюсь о тебе, – начал я, – ты почти ничего не ешь, у тебя бывают периоды сильной депрессии, слишком много пьешь, совсем перестала рисовать. Неделями у тебя не появляется желания залезть в ванну. Тебе надо обследоваться у специалиста, или позволь, я сам поговорю с ним о тебе…

Иоанна отставила рюмку. Затем положила ладони на стол. Ее руки беспокойно двигались, словно каждая из них жила какой-то своей жизнью. Они напоминали белые морские звезды, сжимающиеся и раскрывающиеся в каком-то ужасном ритме.

– Хочешь из меня сделать сумасшедшую? – спросила она тихо. – Это очень хороший способ избавиться от женщины. Знаю, что у тебя есть друзья-психиатры, которые в любой момент готовы подтвердить, что я ненормальная и засадить в палату без дверных ручек.

– Я думал о психологе…

Она встала из-за стола и, легонько покачиваясь, направилась в кабинет, откуда вернулась с пачкой писем.

– Тебе кажется, что ты великий писатель, потому что ты состряпал несколько романов, в которых собственное представление о жизни изобразил как реально существующую действительность. Но кто-то тебе все же должен сказать правду. Тысячам читателей ты кажешься мудрым, всеведущим, прекрасным. А кто ты на самом деле? Подлый, глупый и беспомощный человечек, который ничего не знает о жизни, о людских бедах, о душевных сомнениях женщин и мужчин. А ведь тебе пишут, веря, что ты поможешь решить их проблемы, что дашь им какой-нибудь совет, приободришь их. Хватит ли у тебя духа, чтобы вчитаться в крик человеческого отчаяния? Эти письма припирают тебя к стенке, давят как таракана.