Тот, кто меня купил - Алекс Чер Страница 11

— Я с Эдгаром, — говорю специально тихо, словно боюсь разбудить спящего рядом человека. — Ты же этого хотела?

— До свадьбы? — выдаёт моя тётка, а я так и вижу, как она поджимает ярко накрашенные губёшки.

— А что вас смущает? Вы же так хотели, чтобы я замуж за него вышла.

— Дура ты, Тайка, — шипит тётка, — кто ж самое ценное до штампа в паспорте отдаёт? Ну, ладно. Скажи спасибо, что у тебя тётя есть. Женится он, никуда не денется.

Бессмысленный разговор. У тётки вместо мозгов калькулятор какой-то. Вечно она что-то просчитывает, придумывает, чтобы потом легче было козни строить. Лучший способ свалить с ног Гинца — напустить на него бешеную собаку тётю Алю. И покусает, и облает, и управу найдёт. И горло перегрызёт, если надо. А лучше — выгрызет то, что ей нужно. Совершенно беспринципная. Склочница и кляузница.

Я к ней попала из тех же соображений: тётка увидела пользу от сиротки. Квартиру выбила. А так, пока я по семьям да интернатам кочевала, даже не подозревала, что у меня есть тётя, мамина сестра двоюродная.

Я таки решилась. Опробовала душ, а затем, откинув покрывало, вытянулась на новых простынях. Незабываемые ощущения. В своих мечтах я часто представляла именно это: убежать от тётки, купить комплект хорошего постельного белья и насладиться новизной его запаха. И вот случилось. Синица сказала бы сейчас, что ничего удивительного: запрос мирозданию ушёл — и вот результат. Но я не верю в мироздание, поэтому сбывшаяся мечта — всего лишь стечение обстоятельств.

Я чуть не проспала: как ни странно, меня подвела тишина. Не хватило тёткиного ворчания: она всегда просыпалась рано, и даже если не шла на работу, стенала, кряхтела, бубнила, пила чай, высказывала недовольным голосом стенам своё неудовлетворение качеством не жизни, а существования. В страшном сне я не могла предположить, что однажды мне не хватит её бухтения.

Консьерж вежливо со мной здоровается. Не смотрит в мою сторону. Холодный суровый дядька с сизой щетиной на щеках и коротким седым ёжиком на голове. Безупречно вежливый. Лишь в крепко сжатых губах чудится мне вчерашнее презрение. Но, может, я предвзята.

Водитель уже ждёт меня. Ещё один молчаливый сталагмит.

— Игорь, — представляется он мне, открывает дверцу и захлопывает рот.

— Тая, — лепечу я, и ловлю сухой кивок. Наверное, у него приказ: не разговаривать с предметами мебели. Что он успешно и делает. Ну, ладно. Я потерплю. Я вообще терпеливая. Но если с катушек слечу — меня и легион Тьмы не удержит. Поэтому пусть пока наслаждаются моей покорностью и бессловесностью. Настанет час, и я отыграюсь!

Не знаю почему, но подобные мысли бодрят меня, как утренний кофе. Фантазии — наше всё.

Он высаживает меня возле университета. Всё та же холодная отстранённая вежливость. Лакей. Дверцу открывает передо мной. Я понимаю: так думать нехорошо, но почему-то водитель меня бесит.

Зато концерт по заявкам радиослушателей удался: как раз половина потока потеряла челюсть. Великая сплетница всех факультетов Ирка Шагалина даже сигарету уронила от неожиданности. Синица вращает глазами так, что становится страшно: они у неё с орбит чуть не сошли, как испортившиеся спутники.

— Прохорова, ну, ты, блин, даёшь! — со стоном и придыханием подвывает она. — Круто! Ну, круто же! Ты должна мне всё рассказать! В подробностях!

Но рассказывать особо нечего. Да и некогда: я отмахиваюсь от неё двумя руками, потом мы бежим рысью к аудитории, чтобы занять стратегически важные места у окна: там воздух заходит, поэтому не так душно и жарко.

— Колись, колись давай, — пыхтит Линка, плюхаясь рядом на скамью. — Здесь занято! — рявкает она, подзывая рукой Ольку. Та вечно опаздывает. Сейчас пристроится рядом и будет клевать носом: Олька не высыпается. Ей работа в ресторане даётся очень тяжело.

— Нечего рассказывать, — вздыхаю. — Я пока так и не разобралась, зачем ему нужна.

— А ты забей, — проникновенно советует Линка. — Судя по всему, всё у тебя зашибись. Выглядишь отлично. Водитель личный. В царских хоромах небось поселил. В жизнь не поверю, что он тебя тётке оставил.

— Не оставил, — вздыхаю ещё тяжелее. — В универе разрешил учиться. Пока что. В общем, не знаю.

— Приставал? — прозорливо заглядывает в глаза непоседливая Синица. Олька вынырнула из своей летаргии утренней. Испуганно посмотрела на меня. Видимо, пытается въехать в наш разговор.

— Нет, — отрицаю, но в голосе моём нет уверенности. Сложно назвать приставанием то, что между нами было. Даже словом «было» трудно обозначить его действия. Да и мои — тоже.

— Ты б ему отдалась в благодарность, что ли, — Линка мечтательно закатывает глаза, — вот она бы прыгнула с ним в койку всенепременно. Синица без комплексов. И терять ей уже нечего. — Но не приставал — это уже хорошо. А то ты там напридумывала всякого.

Я ей не отвечаю — начинается пара. И позже пресекаю все разговоры на эту тему, хоть птицу Синицу прёт изо всех щелей. Всё ей кажется, что я хука-бубука и скрываю страшную тайну.

А в конце занятий я понимаю, что разговоров и пересудов не избежать: Эдгар собирался за мной заехать в два. Я, наверное, голову потеряла от счастья, когда он разрешил мне учиться. И не подумала, во что выльется и его водитель, и его собственная персона.

Но действительность переплюнула все мои самые страшные кошмары: слишком знакомая фигура меряет мелкими шажками пространство возле ступенек. Грудь четвёртого размера — буферами вперёд. Лучшая блузка кораллового цвета и парадная юбка, что уже безнадежно мала в бёдрах. Тётя Аля. Припёрлась. А чуть поодаль — чёрное авто. И Эдгар стоит, прислонившись бедром к машине и сложив руки на груди. Ветер треплет его русые волосы.

Кажется, сейчас произойдёт битва титанов, а благодарная публика будет рукоплескать стоя, кричать «Браво!» и «Бис!». Куда бы провалиться мне да поскорее?..