Должница - Евдокия Гуляева Страница 11

Сглотнула, прервав зрительный контакт, заставив себя отвести взгляд.

Такие мужчины не для меня. У меня на них стойкий иммунитет, выработанный с самого момента взросления и я не изменю своим принципам, не стану такой, как эта незнакомка на переднем сидении, рядом с водителем, которая готова пойти на все, лишь бы не упустить даже толику внимания своего кавалера. Опустила глаза на ее руку, которая настойчиво поглаживала, царапала, проводя острыми ноготками, игриво завлекая, обещая…

Но он смотрел только на меня…

* * *

Действительно, фото попавшее к ней было для меня чем-то вроде талисмана.

Я, все детство провел в детском доме, не имея семьи по трагической случайности, попав туда, казалось бы не на долго, но за годы основательно и прочно там закрепившись. На фото был я и моя погибшая мать. В тот, треклятый для меня год, когда погибли родители, оставались еще пара очень дальних родственников, но они, один за другим, умерли, так и не успев меня забрать. Таким образом, по издевательской невезучести, я остался совсем один, а потом меня перекинули в новый детский дом, где я познакомился с Саней Зверем.

Не знаю, почему прикипел к этому фото, ведь не помнил ни мать, улыбающуюся на нем, не себя-крошку в те счастливые семейные времена. Но считал его единственной призрачной ниточкой, связывающей меня с той, идеальной жизнью, когда я имел семью.

У Зверя и того хуже — он не знал своих. Хотя, тут спорный вопрос, что лучше помнить или не знать вообще…

Найти Хамелеончика было легко, пробили по камерам, когда вернулся назад, в клуб, запыхавшийся и злой как черт. Определили, сначала район, потом, поспрашивали по мелким магазинчикам в округе, а уж безошибочно определив дом, поговорили с бабушками у подъезда. Те знают все!

Копать, выясняя всю ее подноготную не стал, хотя и это не сложно, поэтому, да, не знал, как зовут девчонку, считая, что Славка, как называли ее во дворе, прозвище вымышленное, например от «славная».

«Слава» — покатал ее имя, звучанием на языке, и по телу прошла волна непредвиденного удовольствия…

Мне было непонятно, почему живет одна, почему в таком районе, с ее ангельской внешностью и мозгами могла давно шикарно устроиться в столице, пойдя в содержанки, если есть нужда.

Да, совсем не ожидал, что отработает полную смену, считая, что сбежит через час-два адского труда, не попрощавшись, громко хлопнув дверью и побережет свои руки. Сейчас, видя, как неумело прячет их за широкими рукавами толстовки хмурился, злясь на того, кто не дал ей перчаток. Мы со Зверем на своей шкуре знали, что такое тяжелый труд и я, действительно, не хотел калечить девчонку, желая просто посмотреть, на что она способна…

Видя первый образ медовой брюнетки, который клеймом желания отпечатался в моем сознании, не мог и предположить, что действительно сможет работать, именно физически, но, увидев ее сейчас — умело скрывающего себя Хамелеончика, понял, что проиграл, поставив не на то поле… Упертая!

Не могу оторвать от нее глаз, цепляясь за привлекающие меня детали: шикарные кофейно-коричневые глаза, в которых, словно в зеркале, отражается мое желание, потому, что она смотрит прямо в мои… Идеальная, фарфоровая, почти перламутровая кожа, поражающая своей чистотой, без тонны косметики, к которой я не испытывал отвращения, но и желания целовать густо накрашенные губы не имел…

Красивая! Заметил ее еще в тот, самый первый раз, когда присела за наш столик вместе с Пашкой. Но у меня принцип: не смотрю на девушек товарищей, поэтому, мазнув по ней скользящим взглядом, отвернулся, стараясь не раздразнивать себя понапрасну.

Теперь знал, что не с ним, не его… Поэтому и смотрел, не скрываясь, больше не тая свое желание…

Понимал, что все это надуманный бред, явно навязанный мне темнотой, почти интимной атмосферой салона и, игриво освещающими ее лицо, мимо проносящимися уличными фонарями, но ничего не мог с собой поделать, нет, мог, но уже не хотел…

Влечение, горящее в моих глазах читалось явно, и я видел ее несмелый отклик.

Портила настроение только одна, ненужная сейчас, «очередная» блондинка, которая навязчиво поглаживала мою ногу, считая реакцию моего организма, лишь своей заслугой. Терпеть не мог глупых баб, но для разового использования она была вполне подходящей, пока под колеса моей машины не залетел изводящий меня Хамелеончик…

Теперь думать мог только о ней…

Совершенно не в моем вкусе, но разжигающей аппетит, словно перец Чили пред едой. Яркая, пряная, безумно притягательная, неуверенно закусывающая полную нижнюю губу, на заднем сиденье моей машины, заводящая меня своей недоступностью. Надуманное мной нетерпение перекрывало все доводы разума, поэтому, когда мы подъехали к ее дому, я вышел из машины, обойдя ее, вызвавшись проводить под глупейшим предлогом…

Заходя, развернулся, грубо, всем телом прижав ее к стене, слыша только стук за хлопнувшейся подъездной двери, свое хриплое, вырывающееся через раз, возбужденное дыхание, да барабанный пульс крови в ушах…

В кромешной темноте неосвещенного подъезда, быстро склонился к ней, безошибочно обхватывая ее голову ладонями, зарываясь в волосы пальцами, приподнимая ее, инстинктивно найдя волнующие меня губы и… был сражен… неожиданным, резким ударом колена в пах.

Адская боль — ничто по сравнению с этой! Точечный, сильный удар, мгновенно отправил меня на колени. Рухнув, как подкошенный, громко, мучительно застонал, слыша только как она бежит от меня вверх, по лестнице, а каждый ее шаг, снова и снова фантомно бьет по моему скованному резью паху. И ведь как ударила! Беспощадно, без сожалений, по самому дорогому…

— Сука! Убью завтра! — стону ей вслед…

— Так то будет завтра, Сергей Викторович! Доброй ночи! — издевательски доносится до меня уже с верхней площадки.