О ком плачет Вереск - Ульяна Соболева Страница 10

— Придурооок! Ты ее зарезал? Тыыыы!

— Заткнииись, бл*! Все заткнулись!

Голос Марко оглушительно зазвенел в ушах, но мне было наплевать на него, у меня сильно кружилась голова, а Сальваторе подхватил меня и быстро понес в сторону дома. Какие сильные у него руки, как гулко бьется сердце в груди, и сквозь густую вату я слышу, как он шепчет по-итальянски:

— Сейчас, Вереск, сейчас. Все хорошо будет… сейчас, маленькая. Я нечаяннооо…. Бл***… я не хотел… слышишь, малая, я не хотел!

И в волосы мои ладонью зарывается, прижимая мою голову к своей груди. Бежит со мной, торопится… а мне хочется, чтоб не торопился, чтоб вот так у него на груди лежать бесконечно.

Занес меня в дом, взбежал со мной по лестнице… а мне было так хорошо, я ужасно хотела, чтоб это не прекращалось, но Сальваторе положил меня на постель, приглаживая мои волосы, обхватывая ладонями щеки.

— Сейчас рану посмотрят… слышишь, Вереск? Ты только не умирай, ладно?

И в черных радужках больше нет колючей злости, нет глубокой и безнадёжной бездны. Там страх и отчаяние. Ему страшно. За меня. В комнату набились люди. Все охали и ахали. Ко мне тут же подбежала мама. Бледная от испуга, ее губы дрожали, и она металась возле постели, пока ждали врача.

— Все хорошо… мам, все хорошо. — шептала я и сжимала ее руку. — Это просто царапина. Ничего серьезного. Правда.

Потом приехал врач. Он осматривал мое плечо при Альфонсо, Сальве, его мачехе и Марко, при моих родителях. Это было больно и очень неприятно. У врача оказались очень холодные руки. Когда он прикасался, меня подбрасывало, как от удара током.

— Что произошло? Кто нанес тебе этот порез? — спрашивал отец, пока врач дезинфицировал порез, и я старалась терпеть и не ойкать, чтобы не сводить маму с ума еще больше.

— Никто. Я упала на стекло.

И встретилась с горящим взглядом Сальваторе. Он стиснул челюсти так, что я увидела играющие на скулах желваки.

— Такое ровное стекло, что вспороло тебе плечо до кости?

— Не знаю. Я его не рассматривала.

— Надо отвезти ее в больницу и зашить рану. — сказал доктор. — Но там начнут задавать лишние вопросы, притащат полицейских. А здесь у меня нет с собой анестезии. И шить придется наживую. Так что решать вам — или больница, или здесь.

— Не надо полицейских, — вскрикнула я и подскочила на постели. Они могут узнать, что это сделал Сальва, и посадят его в тюрьму. Наивная… я еще не знала, что даже если бы он убил меня, никто б его не посадил. Таким, как Мартелли, можно все. Мама тут же аккуратно положила меня обратно на подушки.

— Тише, милая. Не надо переживать. Мы просто поедем, чтоб тебе зашили рану и дали обезболивающего.

— Мне не больно. Зашивайте здесь. Я потерплю!

Отец бросил взгляд на Альфонсо. Тот стоял, как изваяние, с такими же сжатыми челюстями, как и у Сальвы. На старшего сына не смотрел. Он вообще никуда не смотрел и от этого казался еще ужаснее.

— Зашивайте здесь.

— Дайте ей вина или снотворного. Будет в задурманенном состоянии, и спокойно зашьем.

* * *

Когда меня зашивали, я чувствовала головокружение и покалывание во всем теле. Боль была где-то вдалеке, но моментами приближалась и вспарывала мне нервы. А я сильно раскрывала глаза и стонала. Чувствовала руки мамы, как они гладят мне голову, как ласкают и убаюкивают.

— Еще немного… совсем чуть-чуть, моя малышка. Скажи мне… кто это сделал?

— Я сама…, — едва произнося слова и теряя ее лицо в пьяном тумане.

— Неправда… Это кто-то из детей Альфонсо? Не бойся. Мы сумеем тебя защитить. Скажи маме… скажи мне. Их надо наказать!

— Нет! Я сама! Я же сказала!

— Хорошо…хорошо. Ты только не нервничай.

Врач закончил зашивать, меня накрыли белоснежным, хрустящим одеялом и оставили одну. Посетителей ко мне не пустили. Я лежала в темноте, пока там внизу шумели гости, звенели бокалы. Рука ныла и саднила… И я постоянно видела перед глазами лицо Сальваторе с этим удивленным взглядом, когда лезвие вспороло мне кожу. Он смотрел на меня с таким неподдельным ужасом, с такой болью и сожалением.

А потом стало грустно и даже обидно. Они там все веселятся, играют в свои дурацкие игры, а я здесь одна валяюсь. И он… наверное, со своей мымрой белой сидит в обнимочку. Хотела отвернуться к стене, дернула пораненной рукой, и от боли с обидой слезы на глаза навернулись… а где-то вдалеке застонала гитарная струна. Один аккорд, потом другой. За самым окном. Открыла один глаз, потом другой. Уставилась в темноту.

Красиво плачет гитара. Переливисто, нежно. Никогда эту мелодию не слышала… Дышать становилось все сложнее. Как будто там, под кожей мое сердце начало сходить с ума и биться, как ненормальное. Вскочила с кровати и к окну бросилась, прижалась лицом… А он на ветке акации сидит и брынчит по струнам, поглядывая на мое окно. Сумасшедший, он же может упасть. На меня поглядывает, у грифа зажимает струны, трясет в такт головой. И я стою, распластав по стеклу ладонь. Заворожено слушаю музыку… которую он играет для меня. Вернулась в постель, положила голову на подушку и уснула. Сквозь сон мне казалось, я продолжаю слышать, как он поет мне….

Меня разбудил шум внизу. Превозмогая боль, я выбралась из постели, чтобы посмотреть в окно, и чуть не заорала от ужаса.

Сальву пороли. Привязали к дереву, и сам дон Альфонсо наносил удары по голой спине своего сына. Поднимал руку и опускал длинный хлыст на тут же вздувающуюся кожу. Никто из родственников и гостей и слова не сказали, они стояли там внизу и смотрели. Я забыла о своем плече. Я больше его не чувствовала. Выскочила на улицу босиком, но подбежать к хозяину белоснежного дома и вцепиться ему в руку не дал отец, он перехватил меня и придавил к себе.

— Отпусти, — зашипела я, но он и не подумал разжать руки. — Это жестоко! Это ненормально! Останови его!

— Нет! Он отец, и только он решает, как наказать своего сына! А ты, — он посмотрел на меня прищурившись и просверливая во мне дырку, — ты там была, да?

— Где?

— Видела, как Сальва избил Джино? Как сломал ему все пальцы?

Боже! Когда он успел ему еще и пальцы сломать?

— Нет! Я ничего не видела!

— Лжешь! Видела! Это Сальва тебя ножом полоснул!

— Нет!

— За ложь и я тебя выпорю, Юлия! Не смей врать отцу!

Тяжело дыша, я смотрела на него. Впервые он был в такой ярости. Меня никогда не били, но я вдруг поверила, что отец может это сделать, и отшатнулась от него назад.

— Выпори! У тебя теперь есть пример, как это делать!

— Молчиии! — выпучив на меня глаза.

— Не буду!

Вырвалась из отцовских рук и бежала куда глаза глядят, на задний двор, куда угодно, лишь бы не слышать и не видеть, как старый Альфонсо бьет своего сына. Я свалилась на стог сена и рыдала там от бессилия. Пока не пришел Марко. Добрый и застенчивый Марко. Он принес мне воды и кофту, которую передала моя мама.