Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс Страница 76

Прошло добрых четыре часа после захода солнца,и наступило время, когда всякий путешественник предпочел бы находиться уже встенах Рима, а карета мистера Доррита еще тряслась по унылой Кампанье, совершаясвой последний утомительный переезд. Попадавшиеся днем навстречу диковатыепастухи и свирепого вида крестьяне скрылись вместе с солнцем, и ничто больше неоживляло пустынную глушь. Порой за поворотом дороги показывались на краю небарозоватые отсветы, словно испарения удобренной древностями земли — предвестьедалекого еще города; но и это смутное видение надежды мелькало лишь изредка иненадолго. Снова карета ныряла в пучину сухого темного моря, и кругом неоставалось ничего, кроме его окаменелых волн да сумрачного небосвода.

Мистеру Дорриту было изрядно не по себе средиэтого безлюдья, несмотря на занятие, которое постройка замка давала его уму.Впервые со времени выезда из Лондона он стал обращать внимание на каждый толчоккареты, каждый выкрик почтальона. Камердинер на козлах весь трясся от страха.Курьеру на запятках тоже, видимо, было не по себе. Всякий раз, когда мистерДоррит, высунув голову из окошка, оглядывался назад (что случалось довольночасто), он видел, что курьер, посасывая очередную сигару Джона Чивери, всевремя оглядывается по сторонам, как человек, у которого есть свои основаниябыть настороже. И мистер Доррит, снова подняв оконное стекло, тревожно думал отом, что физиономии у почтальонов самые разбойничьи, и надо было ему лучшезаночевать в Чивита-Веккиа, а утром продолжать свой путь. Впрочем этиразмышления не мешали ему трудиться над постройкой замка.

Но вот стали попадаться все чаще тополуразрушенная изгородь, то окна с выбитыми стеклами, то кусок обвалившейсястены, потянулись пустые дома, заброшенные колодцы, пересохшие водоемы,кипарисы, похожие на привидения, запущенные виноградники, дорога перешла вдлинную, кривую, неприглядную улицу, где все говорило об упадке, от ветхихстроений до выбоин на мостовой, — и по этим приметам можно было узнать, что Римуже близко. Карету вдруг сильно тряхнуло и лошади стали; мистер Доррит, вполной уверенности, что сейчас разбойники начнут его грабить, опустил стекло ивыглянул; однако же вместо шайки разбойников увидел лишь похоронную процессию,с заунывным пением тянувшуюся мимо — обтрепанные рясы, чадные факелы,раскачивающиеся кадила, большой крест, за которым шел священник. Лицосвященника, сумрачное, с нависшим лбом, казалось зловещим в мертвенном светефакелов, а когда он заметил мистера Доррита, который, сняв шляпу, смотрел изокошка кареты, губы его, бормотавшие молитву, словно бы произнесли угрозу поадресу знатного путешественника, а жест, которым он ответил на поклон мистераДоррита, эту угрозу подкрепил. По крайней мере так показалось мистеру Дорриту,воображение которого было распалено путешествием и постройкой замка. Носвященник прошел мимо, и вся процессия вместе с покойником скрылась за изгибомдороги. Продолжала свой, более радостный, путь и карета мистера Доррита,нагруженная всем, что могли предложить по части роскоши две великих столицыЕвропы, и вскоре он и его приближенные подобно новым готам уже стучались вворота Рима.

Домашние мистера Доррита не ждали его в этотвечер, верней, перестали ждать с наступлением темноты, никак не думая, что онрешится путешествовать в окрестностях Рима в столь поздний час. Поэтому, когдадорожный экипаж остановился у подъезда, никто его не встретил, кроме швейцара.А что, мисс Доррит нет дома? — спросил вернувшийся путешественник. Емуответили, что она дома. Хорошо, сказал он сбежавшимся слугам; пусть остаютсятут и помогают выгружать веши; он сам найдет мисс Доррит.

Медленно поднялся он по парадной лестнице идолго блуждал по пустым и темным покоям, пока, наконец, не заметил светвпереди. Свет шел из маленькой комнатки в дальнем конце, задрапированной наманер шатра; оттуда веяло теплом и уютом после неприветливой мертвящей пустоты.

Двери не было, ее заменяла портьера. МистерДоррит, оставаясь незамеченным, заглянул в просвет между складками и почувствовалнеприятный холодок в сердце. Не ревнует же он, в самом деле! С какой стати емуревновать? В комнате никого не было, кроме его брата и дочери; первый грелся вкресле у камина, где весело потрескивали дрова; вторая вышивала, сидя замаленьким столиком. Все это напоминало давно знакомую картину; фон был иной, нофигуры те же. Фамильное сходство между братьями позволяло на миг принять одногоза другого. Так он сам сидел, бывало, долгими вечерами, в далеком краю, гдепечи топят углем, и она, преданная дочь, вот так же склонялась над работойподле него. Но уж, конечно, в той убогой нищенской жизни не было ничего, чтомогло бы вызвать в нем теперь ревность. Откуда же это неприятное ощущение всердце?

— Знаете, дядя, вы словно помолодели.

Дядя покачал головой и сказал:

— С каких это пор, дитя мое, с каких это пор?

— Мне кажется, — отвечала Крошка Доррит,продолжая прилежно водить иголкой, — это произошло за последний месяц. Вы сталивеселым, бодрым, так живо отзываетесь на все.

— Это благодаря тебе, голубка.

— Благодаря мне?

— Да, да. Ты отогрела мне душу. Ты всегда таквнимательна, так ласкова со мной, так деликатно прячешь свою заботу, что я… ну,ну, ну! Ничто не пропадает даром, дитя мое, ничто не пропадает даром.

— Право, дядя, это все одна ваша фантазия, —весело возразила Крошка Доррит.

— Ну, ну, ну! — пробормотал старик. —Благослови тебя господь.

На миг она прервала работу, чтобы взглянуть нанего, и этот взгляд отозвался новой болью в сердце ее отца, бедном, слабомсердце, вместилище стольких противоречий, сомнений, причуд, всяких мелкихжитейских огорчений — мглы, которую лишь вечное утро может развеять.

— Видишь ли, голубка, — сказал старик, — мнекуда легче с тех пор, как мы с тобой остались одни. Я говорю одни, потому чтомиссис Дженерал в счет не идет. Я о ней не думаю; мне до нее нет дела. А вотФанни всегда сердилась на меня, я знаю. И меня это не удивляет и не обижает, ясам вижу, что мешаю тут, хоть по мере сил стараюсь не мешать. Я — неподходящееобщество для людей из общества. Мой брат Уильям, — восторженно сказал старик, —не ударит лицом в грязь даже перед королем; но о твоем дяде этого не скажешь,дитя мое. Уильяму Дорриту не приходится гордиться Фредериком Дорритом, иФредерик Доррит это знает… Эми, Эми, гляди, твой отец здесь! Дорогой Уильям, сприездом! Я так рад тебя видеть, милый брат!

Во время разговора он невзначай повернулголову и заметил за портьерой мистера Доррита.

Крошка Доррит, радостно вскрикнув, кинуласьобнимать и целовать отца. Но тот, казалось, был не в духе и чем-то недоволен.