Фокус-покус - Курт Воннегут Страница 7

____________________

Меня самого сильно беспокоило положение нашей семьи в обществе. Наш семейный имидж еще больше пострадал, когда мама сломала нос – всего через 2 дня после того, как отцу подбили глаз. Для посторонних это выглядело однозначно: видимо, она спросила отца, откуда у него фонарь под глазом, и он ей врезал. Не думаю, что он хоть раз тронул бы ее пальцем, при любых обстоятельствах.

Впрочем, было вовсе не так уж маловероятно, что он ей-таки врезал. На его месте любой слабак ей бы врезал. Но правда навсегда ускользнула от историков, когда обвалившийся потолок на канадской стороне Ниагарского водопада убил обоих участников инцидента, и было это лет 20 спустя, как я уже говорил. Они даже не узнали, что на них свалилось, – а это самая легкая смерть, куда уж легче.

Во Вьетнаме или на любом поле сражения, думаю, об этом и спорить не приходилось. Помню, как один мальчишка наступил на противопехотную мину. Может, это была даже наша собственная мина. Его лучший друг, с которым они вместе проходили боевую подготовку, спросил, что он может для него сделать, и юнец ему ответил: «Выруби меня, как лампочку, Сэм».

Умиравший мальчишка был белый. Его ровесник, который хотел помочь, был черный, точнее, чуть смугловатый. А черты лица у него были точь-в-точь как у белого…

____________________

Женщина, с которой я занимался любовью несколько лет назад, спросила меня, живы ли мои родители. Ей хотелось побольше узнать обо мне после того, как мы разделись.

Я ей сказал, что мои родители умерли не своей смертью на чужбине. И я сказал правду: Канада – чужая сторона.

А потом я услышал, как плету что-то несусветное про сафари в Танганьике – я едва представляю, где это и что это за место. Я сказал той женщине – и она мне поверила, – что моих родителей вместе с проводником застрелили браконьеры, охотившиеся на слонов ради слоновой кости, – приняли их за охрану заповедника. Я сказал, что браконьеры положили тела на верхушки муравейников, так что очень скоро от них остались начисто обглоданные скелеты. И опознать их можно было только по зубам – по пломбам и прочей дантистской работе.

Раньше мне ничего не стоило плести подобные фантастические небылицы, это меня даже как-то подстегивало. Теперь уже не то. И я думаю, не выработал ли я эту нездоровую привычку в очень раннем детстве, по той причине, что родители у меня были вовсе не подарочек, особенно мама, которая свободно могла бы выступать в цирке в роли Толстухи. И я стал рассказывать про своих родителей так, чтобы они нравились людям, которые о них ничего не знали, чтобы эти люди и ко мне относились получше.

И в последний год во Вьетнаме, когда я работал в Информбюро, я с неподдельной, естественной легкостью уверял прессу и прибывших новобранцев, что мы одерживаем победу за победой и что наши родные там, дома, должны гордиться нами и радоваться нашим подвигам и добру, которое мы несем.

Я же научился лгать, не переводя дыхания, еще в школе.

____________________

А вот еще кое-что, чему я научился еще в школе и что очень пригодилось во Вьетнаме: алкоголь и марихуана, в умеренных дозах, плюс оглушительная, по преимуществу низкопробная поп-музыка – отличное средство против стресса и скуки. Вот уж и вправду манна небесная – мой врожденный дар умеренности, когда дело доходило до приема разных психотропных веществ. За последние 2 года, что я провел в школе, мои родители, кажется, даже не подозревали, что я большую часть времени нахожусь под мухой. Жаловались они только на музыку, когда я врубал проигрыватель или когда мы с «Продавцами душ» репетировали у нас в подвале – Ма и Па заявляли, что это дикарская музыка и от нее оглохнуть можно.

Во Вьетнаме музыка была всегда оглушительная. И практически все мы до единого были наполовину в отрубе, в том числе и капелланы. Несколько самых ужасных несчастных случаев, по поводу которых мне приходилось давать разъяснения прессе в последний мой год во Вьетнаме, произошли из-за людей, которые довели себя до полного идиотизма или зверской ярости, наглотавшись лишку химических препаратов, которые были бы в умеренной дозе просто полезны. Все подобные случаи я объяснял, разумеется, тем, что человеку свойственно ошибаться. Журналисты меня поняли. Ну, кто на этой Земле не совершил 1–2 ошибки?

____________________

Убийство австрийского эрцгерцога послужило причиной 1 Мировой войны, а может быть, и 2 мировой войны. И точно так же фонарь под глазом моего отца привел меня в то бедственное положение, в каком я сейчас нахожусь. Он лихорадочно искал возможность вернуть себе уважение окружающих, он был готов на что угодно, чтобы новый владелец Барритрона, Дюпон, обратил на него благосклонное внимание. Теперь Дюпон, разумеется, поглощен И. Г. Фарбениндустри, немецкой фирмой – той самой, что производила, расфасовывала, снабжала этикетками и рассылала по разным адресам газ циклон, который применяли для уничтожения мирного населения всех возрастов, включая грудных детей, во время Мировой Бойни.

Ну и планетка.

____________________

Так что отец, глядя на меня заплывшим глазом, похожим на трещину в лилово-желтом омлете, спросил меня, получу ли я высший балл по какому-нибудь предмету. Он не признавался, но ему было дозарезу нужно хоть чем-то похвалиться у себя на работе. Он дошел до такой крайности, что готов был добиваться от козла молока – учитывая, что я спортом в старших классах не занимался, в студенческом самоуправлении не участвовал, общественной работой не интересовался. Я добился среднего балла, достаточного для поступления в Мичиганский Университет, иногда я попадал и в списки лучших, но, конечно, до Национальных Почестей мне было далеко.

Это было жалостно и омерзительно! Я был в бешенстве, ясно – ведь он старался и на меня свалить часть ответственности за имидж нашего семейства, когда сам был кругом виноват.

– Я всегда жалел, что ты не играешь в футбол, – сказал он, как будто отличный гол сразу все поставил бы на место.

– Теперь уже поздно, – сказал я.

– Ты все 4 года пробездельничал, только и знал, что свою дикарскую музыку, – сказал он.

Сейчас, каких-нибудь 43 года спустя, мне приходит в голову, что я мог бы ему ответить, что я по крайней мере получше распорядился своей сексуальной жизнью, чем он. От девчонок отбою не было и у меня, и у остальных «Продавцов душ» – как раз благодаря нашей дикарской музыке. И некоторые вполне взрослые женщины, а не просто девчонки, видели в нас роскошных, раскованных парней, там, на эстраде, где мы кривлялись, подражая черным, курили марихуану, обожали самих себя, наяривая свою дикую музыку, и хохотали Бог знает над чем.

____________________

Похоже, что моим любовным похождениям настал конец. Даже если мне и удастся выйти из тюрьмы, как-то не хочется награждать какую-нибудь доверчивую женщину туберкулезом. Она будет до смерти бояться СПИДа, а я ей вместо этого устрою ТБЦ. Мило, не правда ли?

Так что придется мне утешаться воспоминаниями. Чтобы подкрепить свою память, я начал составлять список всех женщин, включая и мою жену и случайных проституток, с которыми я «дошел до конца», как мы говорили в старших классах. Вспомнить хоть одну свою победу в возрасте до 20 лет я с уверенностью не могу – путаются события и фантазии. Все одинаково похоже на сон. Так что я начал с Шэрли Керн, с которой я занимался любовью, когда мне минуло 20. Шэрли – это мой стартовый номер.