Улыбка судьбы. Медсестра - Евгений Латий Страница 32

— А что нам делить? — не поняла повариха и опасливо посмотрела на бывшую сиделку.

— Это так у нас говорят, такое выражение. Ты ведь рада за меня?

Вопрос был задан, что называется, в лоб, и Колетт потребовалось огромное усилие, чтобы изобразить на лице приветливую улыбку и кивнуть головой.

— Я рада за тебя, — помедлив и понимая, сколь неубедительна ее приветливая гримаса, добавила повариха.

— Вот и хорошо! Кстати, тебе придется выучить русский язык, поскольку в доме все будут говорить только по-русски! — объявила Алена, и у поварихи опять отвисла челюсть.

Алена забрала поднос с горячим бульоном и кислым питьем для Мишеля, двинулась к выходу. Стряпуха все еще находилась в столбняке. Остановившись на пороге, новая хозяйка обернулась и, улыбнувшись, проворковала:

— Ты ведь дорожишь своим местом, Колетт?

Стряпуха, выпучив глаза, утвердительно тряхнула головой.

— Впредь все обеды и ужины будешь согласовывать со мной. А также отчитываться по расходу продуктов.

Повариха тупо кивнула.

— На Новый год приготовишь нам гуся с яблоками. Говорят, он у тебя всегда получается! Никаких закусок, сладких пирогов — ничего! Одного гуся!

Алена озорно подмигнула стряпухе и вернулась в спальню Мишеля. Дав ему вволю выпить кисленького, Алена властными действиями заставила будущего супруга съесть весь бульон, поцеловала его, укрыла

одеялом и, открыв пошире форточку, посоветовала поспать еще два часа. Мишель с радостью заснул, проснувшись на удивление бодрым и без всякой головной боли.

— Какое замечательное лекарство: сок и бульон! Впервые его пробую! — воскликнул он.

— Поживешь со мной, еще не то узнаешь.

—Я даже очень хочу пожить с тобой! — сияя, промурлыкал Мишель, дотрагиваясь до ее обнаженной коленки.

— До свадьбы никаких вольностей! — отрезала Алена.

Мишель погрустнел, обидчиво поджав губы, как ребенок, у которого отняли конфету.

— Мы что, куда-то торопимся?! — тотчас рассердилась Нежнова. — Я собираюсь прожить с тобой всю жизнь. Всю жизнь, и ни днем меньше!

Венчание назначили на десятое января. Заминка вышла из-за нежелания священника соединять священными узами брака католика и православную. Поначалу кюре потребовал, чтобы Алена приняла католичество, но та не захотела менять веру предков. И не потому, что считала себя истово верующей, — ей не понравилась та спешка, с которой она должна была поменять одну религию на другую.

— Чуть позже я сама, возможно,перейду в католичество, — заявила она, — но почему это надо делать под таким давлением?

Вмешался Виктор, позвонил епископу Лионскому, и тот разрешил венчать молодых по католическому обряду, если к тому нет противодействия со стороны невесты. Алена «противодействия» не выказала. В связи с этими спорами венчание и было отодвинуто на десятое января.

Решилось все это уже после Нового года, который встречали у Рене в его большой гостиной при свечах, жарком, пылающем камине и шумных, резвящихся биглях. Все было чудесно: и стол, и подарки, и розыгрыши. Мишель хоть и веселился, но к виски не притрагивался, пил только шампанское и сухое вино, шутил и веселился как ребенок, не сводя влюбленных глаз со своей невесты.

И Алена не скучала, не испытывая недостатка в комплиментах. Лишь один раз она почувствовала неловкость, когда, чтобы помочь Виктору, спустилась с ним в подвал за сладким вином. Хозяин расхрабрился, обнял невесту друга, прижал к себе, потянувшись к губам, но, столкнувшись с ее испуганным взглядом, отпрянул назад, отпустил девушку, пробормотал извинения, и она его простила.

— А можно вам, Виктор, задать один деликатный вопрос? — уже сидя за столом и пробуя сочного гуся, спросила его Алена. — Почему вы разошлись с женой?

Старые друзья молча переглянулись, но Алена после четырех бокалов старого, выдержанного вина почувствовала себя очень раскованно.

— Если это бестактный вопрос, то прошу прощения! — улыбнулась она.

— Совсем нет.

— Тогда почему? — не унималась Алена, несмотря на напряженные взгляды Мишеля, всегда боявшегося столь бесцеремонного вторжения в чужую жизнь. — Мне просто интересно! Я ведь живая женщина, милые мои!

— Я был влюблен и бегал за женой по всем глупым вечеринкам, выставлял себя в качестве шута. Она любила шумные компании, она актриса, и вообще ночная жизнь ей больше нравилась, чем дневная. А я такой правильный, прихожу и спрашиваю, не хочет

ли она пойти домой. Вот почему на меня как на дауна и смотрели. В конце концов и она это заметила и, как я понимаю, устыдилась своего выбора. После этого достаточно было подвернуться первому попавшемуся мерзкому хлыщу с наглым взглядом и развратными манерами, чтобы она, не раздумывая, упала в его объятия. Нет, конечно, ей хотелось все это скрыть, но старого разведчика провести трудно. Я без труда их выследил, увидел все своими глазами и... — Виктор вывел свое «и» на высоту крещендо и замер, шумно вздохнул, давая понять, что дальше можно и не продолжать, вывод напрашивался сам собой, но Алена, заглотив крючок, потребовала продолжения:

— И что, что дальше?!

— А что может быть дальше? — не понял Виктор.

— Ну как же?! Вы же ее любили! Вы должны были сражаться за нее, отвоевать у этого хлыща!

— Сражаться?! — недовольно фыркнув, удивился он. — После всего, что я увидел?

— А что вы увидели?

— Ну знаете, Алин! — Рене недоуменно взглянул на Мишеля, словно призывая его на помощь.

— Ты понимаешь, дорогая, — вступился за друга Лакомб, — Виктор увидел нечто ужасное!

— А что ужасное?

Мужчины снова переглянулись, словно пересказать, что увидел Рене, было просто невозможно.

— Я увидел мою жену в постели с этим мерзким подонком, — тяжело вздохнув, обнародовал свой «ужас» несчастный супруг. — Сам увидел, своими глазами!

— И что? — пожала плечами Алена.

— Как — что?! — возмутившись, не понял Виктор. — Как — что?! Я выследил их квартирку, которую к тому же снимала моя жена на те деньги, что брала у меня, и увидел ее, извивающуюся, в постели с этим подонком! Свою жену! Ту, которую я боготворил и без которой не мыслил своей жизни! У меня все потемнело в глазах! Я чуть не сошел с ума! А вы говорите: «и что?» Мир перевернулся в моих глазах! Я чуть не умер! У меня едва сердце не разорвалось от боли, чуть не лопнуло! Я был потрясен! Как — что?

— Не надо кричать, я все поняла.

— Простите, Алин, но доя меня и сейчас это все непросто... — Он нервно поднялся, взял трубку, набил ее табаком, прикурил длинной лучиной, которую зажег от гаснущего камина.

— Я понимаю.