Московская сага. Война и тюрьма - Василий Аксенов Страница 19

– Вам надо переодеться, товарищ генерал-лейтенант, –нежнейшим женственнейшим голосом произнесла она. За ее спиной он увидел спальнюс широкой кроватью, лежащую на кровати военную форму с генеральскими петлицамии тремя привинченными его орденами, а также стоящие возле кровати высокиехромовые сапоги.

Так и не поняв до конца, что происходит, и не задаваяникаких вопросов, он бросился в спальню, схватил Тасю, стал с нее все снимать,терпения не хватило, повалил ее в задранной юбочке на кровать.

На этот раз телесный пир не доставил ему страданий, как вслучае с сухим пайком, если не считать того, что от долго не проходящей и всевозобновляющейся жажды он довольно сильно растер себе член.

Остаток дня он провел в сладчайшем плену Тасиных забот, онапостригла ему волосы, побрила щеки, облачила в первоклассное трикотажное белье,галифе и китель тонкого сукна, спела несколько мелодичных украинских песен.Молодая женщина явно владела всеми способами обихаживания мужчин.

– А у нас сегодня гость к ужину, товарищгенерал-лейтенант, – наконец сказала она лукаво. – Нет-нет, неспрашивайте, будет сюрприз.

Гостем оказался генерал-майор Шершавый КонстантинВладимирович, которого Никита знал еще как Коку-со-штаба со времен службы вБелоруссии. В те времена тот был добрым малым, непременным участникомкомандирских пьянок, гитаристом, знатоком минского и витебского женскогоконтингента, словом, известным типом российского гусара, выскочившим наповерхность даже и в рядах пролетарского воинства. Теперь – заматерел, сталбрыласт, под кителем катаются не только плечевые мускулы, но и перекатыбоковиков, этой верхней задницы; глаза, впрочем, остались все те же, дружеские,веселенько-сальненькие; в общем, невзирая на высокий чин, все тот же я передвами, Кока-со-штаба!

Прямо от дверей он бросился с открытыми объятиями, обхватилНикитину все еще зеленлаговскую тощую спину, разбросал мокрые поцелуи по всемуНикитиному лицу – в щеку, в ухо, в глаз, наконец, прямо в губы от именилейб-гвардии краснознаменного гусарского коммунистического!

– Никитушка, ты снова с нами! Вот счастье-то, вот радостьдля всей армии! Ведь ты же всегда украшением нашим был, любимцем кадровогосостава! Мы же все просто зубами скрипели, когда тебя... Я лично зубамискрипел: ну, думаю, это уж чистая ошибка, уважаемые! Потом и меня загребли...

– Ты что, тоже сидел? – спросил Никита. Кого угодно, нотолько не Костю Шершавого он мог себе представить в арестантском бушлате.

– А как же! – радостно воскликнул тот. – Меня втридцать девятом загребли, я тогда на Кавказе служил, у нас там всех подчистилидо уровня комбатов. Да что ты, Никита, я ж всего полгода как с Интауголь!

За столом, подняв чуть не до люстры стаканище коньяку,Шершавый провозгласил тост:

– Пью за возвращение легендарного командира Никиты Градова вкадровый состав Красной Армии!

Коньяк ухнул ему внутрь с такой легкостью, как будто тамбыла у него вместо внутренних органов просто обширная емкость для приемаспиртного. «Дальневосточная – опора прочная!» – проголосил он и сел,действительно счастливый, нажратый и напитый, какой-то как бы вечный, из тогоразряда бездельников, без которых никакое дело не сдвинется с места.

– Третьего дня в Ставке, Никита, вообрази, кого встречаю –Костю Рокоссовского, своего тезку! Да-да, тоже освобожден, все ордена возвращены,уже получил колоссальное назначение! – Вдруг он повернулся к Тасе, котораяподкладывала обоим генералам закусочки и сияла материнским счастьем. –Девушка, дорогая, погуляй, голубушка, полчасика где-нибудь, а? Пока неподнабрались, нам надо с генерал-лейтенантом посекретничать.

Тася дважды просить себя не заставила, накинула шубку, пошлапрогуляться до «Военторга», заодно и купить генералу свитерок под китель,носки, подходящие его званию бритвенные принадлежности. Подслушивать секреты ейбыло без надобности, совсем не то от нее требовалось.

– Я к тебе с поpучением, Никита, – сказалШершавый, – но только ты не думай, что от... – Он скосил глаза влево,вправо, посмотрел себе за спину на картину «Бурелом», глянул и напотолок. – Не от этих, клянусь, а от главкома-запад, да-да,непосредственно от Георгия Константиновича.

Н у, ты знаешь уже, как обстоят дела, даже из газет этовидно, а на самом деле в пять раз хуже. Жуков тебя очень уважает, ну, в общем,в профессиональном смысле, и он велел тебе передать, что речь идет сейчасэ-ле-мен-тар-но о судьбе отечества. Если Москва падет, рухнет все, а значит, мына многие десятилетия станем немецкой колонией.

В этот момент Никита, крутивший в пальцах стакан и глядевшийна скатерть, резко поднял голову и посмотрел на порученца.

Генерал-майор Шершавый драматически покивал:

– Тут я от себя, извини, Никита, добавлю. В такие минутынадо забыть о личных обидах, родина – это больше, чем... ты знаешь, о чем яговорю... Короче, тебе предлагается возглавить Особую ударную армию, котораясейчас формируется из свежих, уральских и сибирских частей. Нечего и говорить отом, что твое «блюхеровское дело» закрыто и ты полностью реабилитирован. Большетого, уже подготовлен указ о присвоении тебе следующего воинского звания, то естьгенерал-полковника. Ну, каково?

– Это все согласовано со Сталиным? – тихо спросилНикита. Что-то отдаленно похожее на самолетную тошноту стало подниматься со днато ли души, то ли желудка, то ли от избытка коньяку, то ли от лавины высшихмилостей.

– Непосредственно! – воскликнул Шершавый. – Выдамсекрет, генерал-полковника тебе предложил лично Иосиф Виссарионович!

Никита посмотрел порученцу в глаза, там у него ужеплескалась сталинская эйфория, джугашвилевский восторг, гипнотическое счастьеот причастности к пахану. Биться за родину, защищать тем самым кремлевскихуголовников, что за страшная и извечная доля! Драться против гитлеровскойрасовой гегемонии за гегемонию сталинского класса, за хевру!

Шершавый увидел, что ответного восторга в глазах Градова невозникает, обеспокоился, снова схватился за бутылку первоклассного «Греми»:

– Ну, я понимаю, что ты все это должен переварить, что всеэто так неожиданно, тебе надо все это сформулировать и для себя, и для дела,понимаю, Никита, и давай возобновим этот разговор завтра, лады?

Он снова махнул себе внутрь стакан темно-янтарной влаги,подцепил на вилку кус заливной осетрины.

– Но завтра, Никита, ты уже все должен решить. Дорог каждыйчас. Гудериан может прорвать наш фронт в любую минуту и не делает этого сейчас,по данным разведки, только из-за недостатка горючего...