Кошка на раскаленной крыше - Уильямс Теннесси

Когда поднимается занавес, через полуоткрытую дверь слышно, что кто-то принимает душ в ванной. Красивая молодая женщина с озабоченным видом входит в спальню и подходит к двери в ванную.

МАРГАРЕТ (старается перекричать шум воды): Один из этих недоделанных уродов запустил в меня масляным бисквитом: теперь надо переодеться!

Маргарет говорит одновременно и быстро, и растягивая слоги. Произнося длинные пассажи, она напоминает священника, нараспев читающего молитву: вдох делается после конца строки, поэтому фраза завершается на последнем дыхании. Иногда Маргарет перемежает свою речь негромким пением без слов, типа «Па-па-па!»

Шум воды прекращается и Брик откликается, хотя его все еще не видно. В его тоне слышно вежливо преувеличенная заинтересованность, маскирующая полное безразличие к жене.

БРИК: Что ты сказала, Мэгги? Вода шумит, я ничего не слышу.

МАРГАРЕТ: Я просто сказала, что один из этих уродов испортил мое кружевное платье, теперь надо переодеваться…

БРИК: Почему ты называешь их уродами?

МАРГАРЕТ: Потому что у них нет шеи.

БРИК: Совсем нет шеи?

МАРГАРЕТ: Я, по крайней мере, не заметила. Жирные головки налеплены на жирные тушки без малейшего промежутка.

БРИК: Плохо дело.

МАРГАРЕТ: Куда хуже, даже шею им не свернуть, потому что ее просто нету! Правда, милый? (Снимает платье, остается в нижней шелковой сорочке цвета слоновой кости. Слышен визг детей снизу.) Слышишь, как вопят? И где только у них голосовые связки – ведь шей-то у них нет. Знаешь, они меня до того довели сегодня за столом, что я уж думала: сейчас не выдержу и заору так, в соседних штатах услышат. Я все-таки сказала твоей очаровательной невестке: «Мей, милочка, а не посадить ли твоих драгоценных крошек за отдельный стол с клеенкой, а? Они такую грязь развели, а кружевная скатерть такая красивая!» Она сделала большие глаза и говорит: «Что ты, что ты, что ты, что ты! В день рождения Большого Папы? Да он мне никогда такого не простит!» А он, между прочем, и двух минут с этими уродами не просидел, да как шваркнет вилкой об стол, да как заорет: «Черт возьми, Гупер, этим свиньям только из корыта на кухне жрать!» Клянусь, я чуть не померла со смеху! Ты только подумай, Брик, у них уже пятеро, и шестой на подходе. Они ведь свой выводок словно на ярмарку сюда привезли, напоказ. И все время их заставляют что-нибудь эдакое продемонстрировать: «Сделайте то, сделайте се. Прочти стишок, встань на голову!» Да еще постоянные намеки, что, дескать, у нас с тобой детей нет, ты заметил, милый, что у нас с тобой детей нет, а? Не заметил. А раз мы бездетные, то и вовсе бесполезны! Смешно, конечно, но и противно, насколько они не скрывают своих намерений.

БРИК (безучастно): А какие у них намерения, Мэгги?

МАРГАРЕТ: Ты сам прекрасно знаешь!

БРИК (появляясь в дверях): Ничего не знаю.

Он стоит при выходе из ванной, одной рукой вытирая голову полотенцем, а другой, опираясь на полотенцесушитель, потому что нога у него в гипсе. Он еще строен и крепок, как юноша. Явных следов алкоголизма не заметно. Дополнительный шарм ему придает некая спокойная отчужденность, характерная для людей, махнувших на все рукой и оставивших всякую борьбу. Но в моменты раздражения словно молния проскакивает среди ясного неба, и тогда становиться понятно, что в глубине души он вовсе спокоен. Может быть, при более ярком освещении можно было бы заметить, что он уже начал расплываться, однако в теплых закатных лучах, пробивающихся с балкона, он выглядит прекрасно.

МАРГАРЕТ: Я тебе могу рассказать все об этих намерениях, дорогой. Они хотят, чтобы тебе не досталось отцовское наследство… (Перед следующей репликой она на какую-то минуту замолкает. Голос ее падает, словно она признается в чем-то неприятном.) А мы уж точно знаем, что Большой Папа умирает от рака. (С лужайки доносятся голоса, зовущие детей. Маргарет поднимает руки и с легким взмахом пудрит подмышки. Затем устанавливает вогнутое зеркало, поправляет ресницы, порывисто встает.) Слишком много света в комнате.

БРИК (мягко, но быстро): Точно знаем?

МАРГАРЕТ: Точно знаем что?

БРИК: Что Большой Папа умирает от рака?

МАРГАРЕТ: Сегодня пришли результаты анализов.

БРИК: Вот как…

МАРГАРЕТ (опускает бамбуковые жалюзи, образующие длинные обрамленные золотом тени на полу): Именно так. Получили заключение сегодня… Ничего нового для меня, мой милый… (В ее голосе чувствуется музыка, иногда он звучит низко, вроде мальчишеского, и мы можем представить себе, как в детстве она играла в мальчишеские игры.) Я еще в начале года все поняла, когда мы приезжали в марте, и готова поручиться, что твой Братец с женой были не глупее меня. Вот тебе и объяснение, почему они решили всем семейством заявиться сюда на все лето, в самое пекло. И почему столько разговоров последнее время про Рейнбоу Хилл. Знаешь, что такое Рейнбоу Хилл? Ах, ты не знаешь? Это заведение, где лечат алкоголиков и наркоманов из Голливуда.

БРИК: Никогда не был в Голливуде.

МАРГАРЕТ: И, слава богу, не наркоман. Пока. А в остальном – вполне подходящая кандидатура для Рейнбоу Хилл. Они спят и видят, чтобы тебя туда сплавить. Но это уж только через мой труп! Впрочем, мой труп им тоже кстати, главное, тебя сплавить. Тогда твой Братец станет распорядителем кредитов и будет нам выдавать единовременное пособие на бедность, а то еще возьмет под опеку, и тогда на каждом чеке потребуется его подпись. Сукин сын! Ах, какой сукин сын! Как тебе нравиться, милый? А сам ты просто из кожи вон лезешь, чтобы все так и было, под их диктовку! Работу забросил, профессиональным пьяницей. Да ты еще ногу вчера сломал на стадионе. Что ты там делал? Брал барьеры!? Это в два часа утра. Потрясающе! Зато попал в газету: «Вчера ночью на стадионе колледжа в Глориоз Хилл состоялось показательное выступление одного бывшего спортсмена, который не мог справиться с первым же препятствием, потому что был не в лучшей форме». Твой Братец Гупер уверяет, что употребил все свое влияние, чтобы эта новость не дошла до национальной прессы через Эй-Пи или Ю-Пи-Ай, черт их разберет! Это ты читаешь всю эту ерунду. Но знаешь, Брик, у тебя есть одно громадное преимущество!