Умереть, чтобы проснуться - Пол Перри Страница 9

Краешком глаза я увидел свой второй шанс — и это был последний человек, которого я ожидал здесь увидеть (хотя я часто думал, что уж он-то точно попадет в ад). Это был мой отец.

Я его сразу узнал, хотя он выглядел лет на тридцать моложе, чем ему было в год его смерти. Его волосы чернели как смоль, и он казался стройным и моложавым в своей униформе авиадиспетчера. Наверное, я был ужасно напуганным, потому что отец взял меня за руку и увел от ада, как если бы я снова оказался ребенком.

Я был потрясен. Мой отец приобнял и приласкал меня. Это сочувствие пугало. Когда я был ребенком, мой отец никогда не баловал меня своим вниманием. И руку ко мне он протягивал, чтобы только наказать. Сейчас я ожидал того же. Представьте себе, я так и думал. Мне было пятьдесят три года, но я все равно боялся, что отец станет бить меня.

Я был уже немолод, но все равно боялся насилия с его стороны, и это было признаком серьезного разлада между отцом и сыном. Несмотря на наши взаимоотношения, я закончил среднюю школу с отличием и в двадцать три года поступил в мединститут. Мой отец был разочаровавшимся в жизни бюрократом. Он хотел стать врачом или инженером, но не смог поступить в университет по стечению обстоятельств, которые я не мог понять вплоть до этого момента своего околосмертного переживания.

Я живо помню пугающие впечатления детства, из-за которых я так боялся этого человека, что чуть не делал в штаны от одной его угрозы или строгого взгляда. Хотя сейчас он улыбался мне с большой нежностью, мои руки вспотели от нервного возбуждения, и я не мог посмотреть ему в глаза, потому что боялся сердитого окрика, пощечины или выговора. Вместо того чтобы обрадоваться встрече с отцом, я мысленно перенесся в годы моего детства и снова пережил событие, которое произошло со мной в старшей школе.

Я учился в десятом классе и вместе с плохими ребятами прогуливал уроки третий день подряд. Мы были такими же, как остальные прогульщики. Как и в предыдущие два дня, мы собирались пойти в кинотеатр в центре города и накуриться сигарет.

Когда директор школы позвонил домой отцу и спросил, где я был эти три дня, мой отец рассердился. Мама попыталась его успокоить, отчего он и вовсе рассвирепел. «Мальчишка не понимает, что делает, — орал он на нее. — Ты всегда его выгораживаешь, но если гвоздь пошел криво, его надо выправить молотком!»

Я хорошо понимал, что это означает. Учителя в Индии часто бьют детей палками. Отец повел меня в спальню, припер к стенке и потребовал ответа, где я был последние три дня. Когда я все рассказал, он схватил мою биту для крикета и начал избивать меня по заднице и по ногам. Все это время он изрыгал проклятья, и его слова жгли, как раскаленные угли.

Сейчас я знаю, что в мире много отцов, которые поступают со своими сыновьями точно так же, но если я знал бы об этом тогда, мой страх и недоверие не уменьшились бы. У меня были такие синяки после побоев, что еще три недели я не ходил в школу. Но к чести моего отца, он не бил меня больше ни разу.

Там, на пороге ада, мне вспомнилось яркое событие, когда я вновь пережил не только то, что чувствовал тогда сам, но и то, что чувствовал в этот же момент мой отец. Я словно вновь испытал на себе его тяжелую руку, но на этот раз его гнев воспринимался как мой собственный, и я видел то, что видел он, и думал так же, как он, когда бил меня палкой. Это было неприятное и мучительное впечатление, потому что я чувствовал и понимал все происходящее и одновременно испытывал все то же, что чувствовал и понимал он в этот напряженный момент.

В сознании отца я видел не ненависть, а страх. Он боялся, что я не реализую свой потенциал и пойду «левой тропой», что в индийской культуре означает неверную дорогу.

Я увидел причину его страха. Он сам не пошел левой тропой, но и не смог найти правую. История вынудила его проторить собственный путь.

Когда в 1947 году образовалась исламская республика Пакистан, индусам, проживавшим на территории нового государства, и в том числе моему отцу, пришлось уезжать за границу, то есть эмигрировать в Индию. Это была насильственная депортация. Мусульмане планировали «зачистить» новое государство и убивали индусов тысячами.

В восемнадцатилетнем возрасте мой отец решил бежать из страны, и чем быстрее, тем лучше. Боясь, что его задержат в пути, он запрыгнул на поезд до границы и ехал на открытой платформе с сотнями других индусов, которые мечтали спастись, как и он. Где-то возле границы на поезд напали исламские боевики и изрешетили пассажиров пулями. Десятки людей погибли. Выжившие счастливчики лежали под трупами и не смели шелохнуться, пока поезд не пересек границу.

Но даже в Индии ненависть не прекратилась. Индусы по ту сторону границы обвиняли его в том, что он — мусульманин, и не давали ни хлеба, ни воды. В отчаянии он спустил штаны, чтобы разъяренная толпа видела, что он не обрезан. Поскольку ислам предписывает своим последователям обрезываться, индусы приняли его, как единоверца. Они предложили ему кусок хлеба, который он съел с благодарностью, и сняли его с платформы, груженной мертвецами, которым повезло меньше, чем ему.

С тех пор он много раз спускал штаны, чтобы успокоить обезумевших вооруженных людей или убедить раздававших милостыню в том, что он — правоверный индус. Пока мой отец добрался до Нью-Дели, он натерпелся немало унижений, и все потому, что религии враждуют между собой.

Я слышал эту историю и раньше, но никогда ее не понимал. Теперь я прозрел. Я догадался, что мой отец требовал уважительного и почтительного отношения к себе. Я очень хорошо понимал, почему он любил надевать униформу авиадиспетчера даже в выходные дни. Без нее он был простым человеком, у которого была светлая голова и которому не удалось поступить в университет из-за того, что обстоятельства вышли из-под его контроля. Он хотел стать инженером или врачом, но стал авиадиспетчером. Он радовался, что остался в живых и что у него есть работа, но он не чувствовал себя счастливым — чувствовал себя жертвой.