Снег на экваторе - Андрей Поляков Страница 9

Слова так и сыпались. Чувствовалось, что художница не импровизирует, а говорит о том, что хорошо обдумала и прочувствовала.

– Так и гибнут молодые таланты, испорченные тем, что с первых шагов воображают себя избранными, – подвела она итог. – Им бы надо экспериментировать, искать свой стиль, а они все силы тратят на то, чтобы попасть в конъюнктуру. Нет, работа не мешает искусству, она его обогащает.

В молодые годы Эллисон отдала экспериментам щедрую дань. Представление об этом периоде творчества дали картины, вывешенные в коридорах дворца конгрессов «Мулунгуши», где проходили важнейшие государственные мероприятия. На полотнах бушуют яркие экспрессионистские цвета, полыхают причудливые цветовые пятна, светится фантастический мир залитого солнцем диковинного края.

К моменту, когда мы познакомились, от былого разгула красок не осталось и следа. Да и творческий метод претерпел изменения. Абстрактные цветовые изыски сменились реалистическими пейзажами.

– Да, после многолетних исканий я пришла к простоте, – развела руками Гэбриел. – Оказалось, главное, что я хочу выразить на холсте – это то, как прекрасна моя родина, Замбия. Реалистическая живопись не в моде, она считается глуповатой, а абстрактная – умной, но для меня это не имеет значения.

– А вы в самом деле ощущаете себя замбийкой? – поинтересовался я.

– Конечно, и всегда искренне недоумеваю, когда меня об этом недоверчиво спрашивают, – без паузы ответила Гэбриел. – Я здесь родилась и живу всю жизнь, здесь мой дом. Нельзя быть замбийкой и англичанкой одновременно. В 1964 году страна провозгласила независимость, сменились правители, но они меняются везде. Разумеется, многие белые уехали, но большинство тех, кто родился здесь, остались. У меня много друзей, а расизма в Замбии никогда не было, так как все расисты после 1964 года покинули страну.

– Независимость принесла и плохое, – признала Эллисон. – В Северной Родезии, к примеру, не было заборов, потому что воровство считалось чем-то исключительным, постыдным, запредельным. В Замбии высокая каменная ограда с битым стеклом и колючей проволокой наверху – непременный атрибут жилища. Но все равно первые годы независимости были, пожалуй, самыми памятными в моей жизни. Все рождалось, создавалось заново на моих глазах и при моем непосредственном участии. Приходилось много работать, но как это было интересно!

Гэбриел поступила дизайнером в информационную службу правительства. Она рисовала эскизы медалей, грамот, униформ, участвовала в конкурсе на лучший проект национального флага.

– Правительственная комиссия решила свести воедино несколько понравившихся эскизов, и элементы моего тоже попали в окончательный вариант, – не без гордости заметила художница.

На Эллисон обратили внимание и доверили почетное дело – создание почтовых марок нового государства.

– Несмотря на лестность предложения, я приняла его не сразу, – вспоминала Гэбриел. – Но после того, как проба прошла успешно, согласилась. Работа над марками очень ответственна, ведь это – лицо страны, ее образ за рубежом. Кроме того, идеи художника не должны противоречить линии руководства.

Впрочем, Эллисон нашла свою тему, позволившую сохранять достоинство и держаться подальше от политики. Еще в молодости она начала сотрудничать с Обществом охраны природы страны, иллюстрировала книги о замбийских животных, птицах, рептилиях. При оформлении марок опыт оказался бесценным. Представители флоры и фауны, пейзажи составили большинство сюжетов. В общей сложности Эллисон стала автором свыше 80 % всех марок Замбии.

Картины со столь любимой Гэбриел замбийской природой отбирались в качестве официальных подарков правительства к свадьбе принца Уэльского, визитам королевы Елизаветы II и папы Иоанна Павла II, выставлялись в ЮАР, Великобритании, США, Чехословакии. Но первая леди замбийской живописи неустанно искала и находила все новые красоты в окружавших Лусаку холмах и равнинах. В последние годы, правда, чаще бралась за глину. Попробовала она силы в литературе, опубликовав несколько рассказов в южноафриканских журналах.

– Если и жалею, то только о том, что начала писать прозу так поздно, – сказала Гэбриел. – В целом же, будь у меня возможность сейчас что-то исправить, вряд ли бы ею воспользовалась. Я прожила очень счастливую жизнь.

Последние слова прозвучали спокойно и уверенно – как констатация очевидного факта. И хотя всякое еще могло случиться в жизни этой полной энергии женщины, я подумал, что ее самооценка, столь удивительная для нас, вечно недовольных окружением, обстоятельствами, средой, вряд ли когда-нибудь изменится.

– В Замбии нельзя плыть по течению. Здесь ты должен делать свою жизнь сам, – подвела итог нашей беседы Гэбриел.

О встречах с этой сильной, целеустремленной женщиной я вспоминал всякий раз, когда знакомился с белыми замбийцами. Большинство из них тоже были людьми, которые сделали себя сами и не представляли, как можно жить, уповая на чью-то помощь и благотворительность. До преклонных лет они сохраняли восхитительную ясность ума и жажду деятельности. В памяти встает вереница колоритных портретов, но особенно дороги встречи в клубе Достопамятного ордена жестяных шляп.

Впервые я отправился туда с майором королевской артиллерии Джоном Итоном, одним из немногих пожилых белых замбийцев, решивших на склоне дней пожить в свое удовольствие. Каждый день майор проделывал этот путь дважды. После завтрака, облачившись в слегка выгоревший костюм в стиле сафари, он выходил из одноэтажного домика, укрывшегося за высоким забором в квартале с романтическим названием «Сады Агрилла». Свернув с пыльного ухабистого проселка на асфальт, миновав спортивный клуб, Апостольскую миссию веры, школу медсестер, баптистскую церковь, он по трескучему гравию вступал на двор клуба, уставленный старинными пушками.

Перед заходом солнца все повторялось, только в обратном порядке. Вновь очутившись на крыльце дома, он слышал, как за дверью, учуяв хозяина, радостно повизгивала старушка Джуди – чистокровный десятилетний риджбек, верная и, быть может, последняя спутница Джона. Добравшись до гостиной, майор ставил кассету с любимым Шопеном или не менее меланхоличным и мелодичным Фильдом, устало опускался в кресло и, машинально поглаживая Джуди, погружался в воспоминания.

Любовь к классической музыке возникла в юности, когда Джон в лондонском Ковент-Гардене слушал Шаляпина, Джильи и других легенд оперной сцены. Он и во время наших встреч, в 75 лет, без запинки перечислял названия спектаклей и исполнителей ролей. Но намного чаще на память ему приходили совсем иные образы. Прежде чем очутиться в «Садах Агрилла» – своеобразном пристанище для одиноких престарелых белых, приютившемся в одном из тихих районов Лусаки, – 22 года Джон Итон прослужил в вооруженных силах Ее Величества королевы Великобритании. За плечами остались Йемен и Кипр, Северная Кения и Палестина. И, конечно, Бирма 1941–1942 годов.

– Те два года стоят остальных 20, – говорил он мне, и глаза его будто заволакивала пелена.

Война с японскими захватчиками на задворках британской империи никогда не привлекала большого внимания в странах антигитлеровской коалиции. Между тем офицеры, которым довелось повоевать в разных частях света, уверяют: в сравнении с тем, что они пережили в Бирме, катастрофа в Дюнкерке была приятной, легкой прогулкой.