Каббалистические видения. - Сенфорд Дроб Страница 89

ВОЕННЫЕ ГОДЫ

К 1940 имя Юнга было в "черном списке" нацистов, и когда возникли предположения, что в Швейцарию вторгнутся войска, Юнга попросили уехать из Цюриха [95]. Разумеется, с началом войны Юнг потерял весь оптимизм в отношении нацистского режима, и участвовал в обсуждениях планов о свержении Гитлера. Юнг также действовал как советник Аллена Даллеса, американского шпиона, который приехал в Швейцарию в ноябре 1942 и отправил в Вашингтон немало сообщений, основываясь на наблюдениях Юнга за поведением и характером нацистов [96].

С другой стороны, Пол Роузен сообщает о наличии в британском Министерстве иностранных дел буклетов 1946 года издания, озаглавленных "Случай доктора Карла Г. Юнга — пособника нацистов и псевдоученого", составленного Морисом Леоном. Документ был засекречен, и поэтому не доступен для Роузена, но он сообщает, что Министерство иностранных дел упоминает о "предложенном испытании" дл Юнга как для "военного преступника" [97].

В документе, датированном декабрем 1944, содержится отчет секретного соглашения, ограничивающего процентное соотношение евреев в Клубе Аналитической Психологии Цюриха, сообществе, с которым Юнг был тесно связан. В то время, как некоторые считали, что это было средством защиты Юнга на тот случай, если бы в Швейцарию вторглись нацисты, все соглашаются с тем, что Юнг знал об этом долевом соотношении, не отмененном до тех пор, пока Зигмунд Хевайц (ученик и дантист Юнга) не предложил отозвать свое заявление о членства, если это незаконное правило не будет отменено. Когда Майденбаум и Мартин попытались выяснить, продолжалась ли дискриминация против евреев после войны вплоть до того момента, как это правило было отменено в 1950 [98], им сообщили, что документы клуба велись кое-как и полагаться на них не стоит.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

В работе "После катастрофы" [99], изданной в 1946, Юнг признается, что не понимал, насколько глубоко был затронут нацистской эпохой.

Мистическое соучастие в германских событиях заставило меня испытать широчайший спектр психологического понятия коллективной вины [100].

Он добавляет:

Когда я касаюсь этой проблемы, это ни в коем случае не связано с чувством хладнокровного превосходства, а скорее с пробужденным пониманием ущербности.

В этом эссе представление Юнга о Гитлере очень отличается от описания, которое он предоставил Никербокеру в 1938. В этой статье он говорит:

Псевдонаучные теории расы, которыми все это прикрывалось и приукрашивалось, не оправдывали искоренения евреев [101].

Юнга определяет Гитлера как жертвуpseudologiafantastika, которую Юнг описывает как истерическое состояние, в котором человек верит собственной лжи. Теперь Юнг говорит нам:

Театральные, очевидно истеричные жесты Гитлера поразили всех иностранцев (с несколькими удивительными исключениями) как просто потешные [102].

Принимая во внимание, что в интервью Никербокеру 1938 года Юнг заявил, что был поражен "мифическим взглядом Гитлера" [103]Юнг теперь говорит:

Когда я видел его своими глазами, он представлял собой психическое чучело (с метловищем в протянутой руке), а не человека.

Теперь вместо того, чтобы обратиться к аналогиям с Иаковом, Иисусом и Мухаммедом в качестве объяснения, почему немцы следуют за Гитлером, Юнг прикрепляет ярлык "психопатическая неполноценность" Германии, и говорит, что это -…единственное объяснение, которое могло оправдать эффект, который это чучело имело на массы [104].

Юнг признает, что заявления противоречат высказываниям 1933 и 1934, когда улучшение экономический ситуации в Германии давало режиму Гитлера единственную надежду, но он не делает ссылки на свой более ранний архетипиеский анализ. Он лишь в общих чертах говорит о личной вине в этой "катастрофе":

Мы все должны открыть глаза на тени, которые вырисовываются позади современного человека, на то, что породило их ужасающее проявление, все должны решить это для себя. Это немаловажный вопрос, - признать собственную вину и собственное зло, ведь все отбрасывает тень, без которой не может рассматриваться как целое. Когда мы ощущаем нашу вину, мы находимся в более благоприятном положении — мы можем, по крайней мере, надеяться измениться и совершенствоваться [105].

Как мы убедились ранее, выступая в Тавистоке в 1935, Юнг описал феномен Гитлеровской Германии, как ситуацию, находящуюся вне рационального отображения, которой нельзя сопротивляться, упомянув о том, что она не является правильной или неправильной, и "не имеет никакого отношения к рациональному сознанию" [106]. Однако, десять лет спустя в "Эпилоге к 'Эссе о событиях современности" Юнг придал другой уклон своему восприятию происходившего до войны:

Когда Гитлер захватил власть, для меня стало очевидно, что в Германии назревал массовый психоз. Но я не мог осознать, что это было во всей Германии, цивилизованной европейской стране с пониманием этики и морали [107].

В отличие от очарования Гитлером, принимавшем сигналы из бессознательного, Юнг говорит иначе: