Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы - Чарльз Маккей Страница 8

После этого родственники д’Орна дошли до крайности. Принц де Робек-Монморанси, отчаявшись добиться своего другими методами, нашел способ проникнуть в темницу, где содержался преступник, и, предложив ему чашу с ядом, заклинал спасти их от бесчестья. Граф д’Орн отвернулся и отказался принять ее. Монморанси повторил просьбу и, потеряв терпение после повторного отказа, развернулся и, воскликнув «Тогда умри, как хочешь, подлый негодяй! Ты недостоин иной участи, кроме смерти от руки палача!», оставил того наедине с судьбой.

Д’Орн сам подавал регенту прошение об обезглавливании, но Ло, имевший большее влияние на последнего, чем кто бы то ни было, за исключением пресловутого аббата Дюбуа ^[26], его учителя, настаивал на том, что он (регент) не должен уступать своекорыстной точке зрения д’Орнов. Регент изначально был того же мнения, и менее чем через неделю после совершения преступления д’Орн и Милль были колесованы на Гревской площади. Третьего убийцу, Лестанга, так и не поймали.

Это скорое и беспощадное правосудие очень обрадовало население Парижа. Даже месье де Кенкампуа, как здесь называли Ло, снискал расположение парижан как человек, заставивший регента не делать никаких поблажек аристократии. Но число грабежей и убийств не уменьшилось, а к ограбленным брокерам не испытывали никакой симпатии. Обычная расплывчатость общественной морали, достаточно очевидная в прежние времена, теперь еще более усилилась из-за ее быстрого распространения среди представителей среднего класса, который до сих пор оставался сравнительно незапятнанным между неприкрытой порочностью высших слоев и скрываемыми преступлениями плебса. Пагубная любовь к азартной игре пропитала общество и нейтрализовала все общественные и почти все личные добродетели, вставшие у нее на пути.

Какое-то время, пока существовало доверие, стимулировалась торговля, что не могло не пойти на пользу стране. Результаты этого были особенно ощутимы в Париже. В столицу отовсюду съезжались иностранцы, стремившиеся не только делать деньги, но и тратить их. Герцогиня Орлеанская, мать регента, пишет, что за это время население Парижа увеличилось на 305 тысяч душ за счет колоссального притока иностранцев со всего мира. Для размещения жильцов домоправительницам приходилось ставить кровати на чердаках, на кухнях и даже в конюшнях; город был настолько заполонен каретами и прочими всевозможными транспортными средствами, что на главных улицах им приходилось двигаться со скоростью пешехода во избежание несчастных случаев. Ткацкие фабрики страны работали с небывалой активностью, поставляя роскошные кружева, шелка, тонкое сукно с шелковистой отделкой и бархат, за которые покупатели расплачивались напечатанными в огромном количестве банкнотами по ценам, выросшим в четыре раза. Общая тенденция к подорожанию затронула и продовольствие. Хлеб, мясо и овощи продавались по ценам, бóльшим чем когда-либо прежде; в той же пропорции выросли заработки. Ремесленник, прежде зарабатывавший пятнадцать су в день, теперь зарабатывал шестьдесят. Повсюду строились новые дома; страна светилась иллюзорным благоденствием, настолько ослепившим целую нацию, что никто не увидел темной тучи на горизонте, предвещавшей бурю, надвигавшуюся слишком быстро.

Сам же Ло, волшебник, чья рука принесла столь удивительные перемены, естественно, разделял всеобщее процветание. Расположения его жены и дочери добивалось высшее дворянство, с ними хотели породниться наследники герцогов и принцев. Он купил два роскошных поместья в разных частях Франции и начал переговоры с семьей герцога де Сюлли о покупке титула маркиза Роснийского. Его вероисповедание было препятствием для восхождения по социальной лестнице, и регент пообещал сделать его генерал-контролером финансов, если он публично примет католичество. Ло, не исповедовавший никакой иной религии, кроме заповедей профессионального игрока, охотно согласился и был конфирмован аббатом де Тенсеном в Меленском кафедральном соборе в присутствии огромной толпы наблюдателей ^[27]. На следующий день его избрали почетным церковным старостой прихода Сен-Рош, по случаю чего он пожертвовал церкви пятьсот тысяч ливров. Его благотворительные деяния, всегда величественные, не всегда были столь показными. Он жертвовал огромные суммы частным образом, и ни одна история о реальной нужде не достигала его ушей напрасно.

В ту пору он был намного влиятельнее любого человека в государстве. Герцог Орлеанский настолько верил в его прозорливость и успех его планов, что консультировался с ним по любому текущему делу. Ло не проявлял никакой излишней помпезности в связи со своим тогдашним процветанием, а оставался таким же простодушным, приветливым и здравомыслящим человеком, каким был в не лучшие для него времена. Его галантность, всегда пленявшая ее прелестных объектов, была по своей природе столь любезной, столь приличествующей джентльмену и столь почтительной, что даже влюбленные в объекты его галантности мужчины на нее не обижались. Если же в каком-либо случае он и проявлял признаки надменности, то она относилась к раболепным дворянам, расточавшим ему льстивые похвалы, в которых чувствовалась фальшь. Он часто получал удовольствие, видя, как долго он может заставлять их ходить перед ним на задних лапках ради одной-единственной услуги. Со своими же соотечественниками, посетившими Париж с другой целью и попутно искавшими встречи с ним, он, напротив, был сама вежливость и внимание. Когда Арчибальд Кемпбелл, граф Айлей, впоследствии герцог Аргайл, приехал к нему на площадь Вандом, ему пришлось пройти через вестибюль, заполненный особами высочайшего ранга, которые жаждали встретиться с великим финансистом, дабы тот вписал их первыми в какой-нибудь новый подписной лист. А Ло между тем преспокойно сидел у себя в библиотеке и писал письмо о высаживании кочанной капусты садовнику отцовского поместья Лористон! Граф пробыл у него довольно долго, сыграл с соотечественником партию в пикет ^[28] и уехал, очарованный его непринужденностью, здравым смыслом и хорошими манерами.

Из дворян, наживших за счет тогдашнего людского доверия суммы, достаточные для поправки их пошатнувшихся финансовых дел, можно упомянуть герцогов де Бурбона, де Гиша, де ла Форса ^[29], де Шолне и д’Антена, маршала д’Эстрея, принцев де Рогана, де Пуа и де Лиона. Герцог де Бурбон, сын Людовика XIV от мадам де Монтеспан ^[30], был особенно удачлив в спекуляциях с Миссисипскими ценными бумагами. Он заново отстроил с небывалым великолепием королевскую резиденцию в Шантильи и, будучи страстным любителем лошадей, построил несколько конюшен, которые долго славились на всю Европу. Герцог импортировал сто пятьдесят самых лучших скакунов из Англии для улучшения породы во Франции. Он купил большой кусок земли в Пикардии и стал владельцем почти всех ценных земель между Уазой и Соммой.