Караван счастливых историй - Роман Авдеев Страница 8

И все-таки за первые два месяца дома Сережа сильно изменился. Это уже другой ребенок, вполне сносный, и в целом он стал слышать, что мы говорим, научился делать, что просим. Мы начали водить его в Костин детский сад. Хотя поначалу искали коррекционный, потом остановили выбор на этом, все-таки проверенный вариант. Я была в тот период в отпуске и сидела с Сережей непосредственно в группе все время. Было тяжело, но эти две недели я выдержала. Только курить начала – за день так изматывалась, что, придя домой, просила у мужа сигарету. Уходили мы вечером с огромной истерикой, он кричал: «Не хочу, оставь меня в детском садике». Поговорили с директором, и она сказала, что Сережу возьмут. У них инклюзивное образование, это православный детский сад, платный. Там берут даже детей из детских домов. Преподаватели взяли двух девочек с умственной отсталостью. Сейчас эти диагнозы уже сняты.

Нам очень повезло в том плане, что бабушки-дедушки подключились, помогают. Родители мужа изначально были категорически против того, чтобы мы забирали ребенка из детского дома. Закатывали скандалы. А у нас ипотека была на тот момент, вот и все. Поэтому, когда Сережу забрали, мы все оттягивали, оттягивали, не говорили им. Но в какой-то момент Дима все решил и пригласил родителей в гости. И вот заходит его мама, выбегает Костян и кричит: «Бабушка, привет!» А за ним следом выбегает Сережа и кричит: «Бадика, пиет!» И она сразу зарыдала. Ей стало безумно жалко его, она начала причитать: «Как же так, что за матери такие, кто же так делает? Его же кормить надо. Он такой маленький». И сейчас посидеть с мальчишками – не вопрос, она сама постоянно предлагает: «Давай мы с ними туда сходим, давай сюда сходим».

Второго нашего Сережу я впервые увидела на Facebook. Его пиарил один из фондов. Я была в ужасе от этих глаз. Сколько горя было в них! Начала выяснять по нему информацию. Оказалось, что Сережа чуть ли не самый известный ребенок-сирота в нашей стране. Сколько было разнообразных форумов о нем, сколько людей к нему ездило! Просто огромное количество. Несмотря на это, ребенок семь лет, с самого рождения, жил в детском доме. Было понятно, что что-то не так со здоровьем, и через полтора месяца я к нему поехала.

Опять та же история. Ребенок оказался совершенно другой, непохожий на свои фотографии. Оооочень маленький, говорит в семь лет просто ужасно, все непонятно. И когда мне начали называть диагнозы, все встало на свои места. Сразу прояснилась картина, стало ясно, почему столько отказов кандидатов в приемные родители при знакомстве с ним. У Сережи тяжелый генетический синдром, который дал патологии чуть ли не во всем организме. Честно говоря, после общения с ним у меня возникло стойкое ощущение, что Сереже никто не нужен, он уже не способен на привязанность. Он был очень весел, не обращал на меня особого внимания. И вроде я уже определилась, когда увидела его в первый раз, а он мне бросил на прощание: «Ты больше не придешь». Его в этот момент собирались уводить. Тогда я взяла его на руки и сказала: «Я приеду к тебе ровно через две недели». Он не поверил.

Через две недели я к нему приехала снова. Все было так же, он делал вид, что я его не интересую. Но в то же время, играя и не обращая на меня внимания, он периодически бросал взгляды, проверял, здесь я или нет, смотрю на него или нет.

В общем, мое чутье меня не подвело. Сегодня, когда Сережа дома, можно с полной уверенностью сказать, что вся его светящаяся бесконечная радость была просто маской, за которой скрывалось огромное душевное горе. Его ругаешь, он улыбается, упал, снова улыбается, не понимает – улыбается. Всегда улыбка как способ избежать неприятного состояния.

Сережа совсем не плакал, он просто не умел этого делать. Зато сегодня ревет постоянно, уже научился. И теперь не всегда решает проблемы маской радости и счастья.

Он оказался таким же диким, как первый Сережа. Координации ноль, знаний об этом мире ноль. В семь лет по уровню развития ему можно дать четыре года от силы.

Честно говоря, на сегодняшний день его будущее вызывает у нас опасения. Хотя бы даже потому, что у Сережи не сделаны две жизненно важные операции. Одна – по урологии, вторая – челюстно-лицевая. Московский уролог, к которому я привезла Сережу на консультацию, сказал: «Подавайте в суд на детский дом, это ужас, что операция до сих пор не сделана». Челюстно-лицевая операция была проведена, но плохо и без коррекции, именно поэтому ребенок не может нормально говорить. В Москве также сказали, что нужно все перешивать, и то шанс на успех не 100 %.

Отдельная тема – Сережина семья. Когда он родился, у него была огромная семья. Папа, мама, брат, сестра, тети, дяди, бабушки, дедушки. И все они написали отказы от него. Мать ни разу не пыталась узнать хоть что-то о судьбе сына.

Конечно, принять в свою семью такого ребенка – сложнейший шаг. Дима крайне тяжело принял всю эту ситуацию. Но сегодня мы уже привыкли к новой жизни, всё хорошо. Дети друг друга любят, мы с мужем рады, что именно так складывается наша жизнь. Сложность только со временем, но я думаю, так у всех многодетных мам.

Я, помимо прочего, еще волонтер во взрослом психоневрологическом интернате, и у меня там есть два друга. Мы с ними ездим на лошадях кататься, общаемся, встречаемся регулярно. Маше 23 года, а Коле уже 31 год. У него ДЦП, и он всю жизнь живет в учреждении, мать приезжает к нему раз в год. Она говорит, что не может его содержать, никогда не дает свой телефон, никогда не оставляет адрес. И вот он ко мне подошел один раз с такой безнадежностью в глазах и говорит: «Ксения, мне 31 год. Я всю жизнь живу в этих условиях. Что мне делать? Что меня ждет?» А когда мы с Колей катались на лошадях, он вдруг меня спросил: «Ксения, а ты могла бы стать моей мамой?» Ему всю жизнь и до сих пор не хватает мамы, недостает семьи! Эта тема очень болезненная для всех детей в учреждениях. Когда я оформляла документы в опеке города, где забирала первого Сережу, там в этот момент стоял парень лет 18. Он и говорит сотруднику опеки: «А вот мне сказали, что у меня была проблема в документах, поэтому меня никто не мог взять в семью». Он себе это так объяснил, чтобы совсем не отчаяться… А у Маши, с которой мы тоже дружим, легкая форма умственной отсталости. Но она вообще нормальная девушка и никакие отклонения невооруженным глазом не видны. У нее бывает плохое настроение, немного трудный характер, но она настолько обычная – такая добрая, отзывчивая, всегда готова помочь. Да, она пишет с кучей ошибок, но это такая мелочь! У нас в обществе не всегда найдешь настолько душевных и отзывчивых людей, как они. Ребята учатся в коррекционной школе, сами ездят в храм, благодаря которому я с ними и познакомилась. Маша разумная девушка, она может жить самостоятельно, вот только никто не позволит – по документам она не дееспособна. Я Маше сказала, что, когда возьму еще несколько детей из детского дома, она будет мне помогать. Только вот проблема в том, что она не может выйти из интерната. Для этого надо доказать дееспособность, а на практике это почти невозможно. У них был прецедент – там жил молодой человек, и он 10 лет проходил комиссии, чтобы выйти оттуда. Я каждый раз смотрю на этих людей и думаю о детях, которые сегодня живут в детских домах и которых завтра ждет та же судьба. Их жизнь невыносима. И я уверена, что не случайно попала в Дом ребенка и в интернат. Постоянно езжу в Троице-Сергиеву лавру и иногда думаю, что, наверное, Сергий Радонежский ставит мне задачи. Во всяком случае, обоих Сереж я нашла после поездки в Сергиев Посад.