Люблю - Ирина Нельсон Страница 8

И я добилась всего этого не только потому, что не согласилась на предложения родных пойти на другую профессию – «где можно хоть денег заработать». Да даже потому, что в тех серых предрассветных сумерках в Барабинске не разрыдалась над заблокированным будильником, не опустила руки, а сгребла вещи и себя в охапку – и метнулась бегом за дверь!

Я шла по проспекту, пританцовывая и напевая себе под нос, я хотела обнять всех встречных, хотела рассказать им, как прекрасна жизнь, как важно мечтать и что это за счастье, когда ты касаешься своей мечты! Касаешься пока хотя бы краешка её крыла!

Но…

Радость длилась недолго.

Серая туча осознания реальности наползла на солнышко, которое трепетало в моей груди.

Да, моя жизнь в моих руках, но… Но где мне жить?

Где мне жить?

Такой большой город – но есть ли в нем место для меня?

У меня не было в Новосибирске ни родственников, ни хотя бы шапочных знакомых – никого, у кого я могла бы найти угол.

Я так отчаянно рвалась сюда, к своей мечте, что даже не подумала о такой банальной вещи, как где жить.

И эту проблему нужно было решать очень быстро.

И я начала… ходить по квартирам.

Да, я ходила по квартирам, стучала в каждую дверь и наивно спрашивала: «Я студентка, не возьмете ли вы меня пожить?», «Здравствуйте, простите, я поступила в училище, мне негде жить», «Добрый день, подскажите, вы не сдаете комнату?» Мне не нужна была квартира – какая квартира на жалкую стипендию? Комнатка, просто комнатка – даже маленькая, даже и не комнатка, а просто уголок, где можно оставить свои вещи и куда я бы просто приходила поспать. Лишь поспать – мне больше ничего не было нужно.

– Здравствуйте, извините за беспокойство, я студентка. Нельзя ли у вас пожить?

А в ответ – тишина. Или странные взгляды: что за девочка с такими дурацкими вопросами? Или усмешки: с ума, что ли, сошла, пускать домой непонятно кого? Или пожимание плечами – да нет, нельзя. Или просто закрытая перед носом дверь…

Я обошла так где-то квартир двадцать пять. В большинстве со мной даже не стали разговаривать. В нескольких мягко объяснили, что мои поиски ни к чему не приведут. Но я не сдавалась. Я не хотела сдаваться, я не могла сдаться – ведь вот же, моя мечта, я трогаю её за крыло, как я могу потерять её из-за того, что мне негде жить?

Мне хотелось плакать, я уже перебирала в голове варианты пожить на вокзале или повесить объявление в училище – что угодно, как угодно, лишь бы найти угол!

Это была старая кирпичная сталинская пятиэтажка. Из тех, где даже нет мусоропровода, и все ходят к мусорным бакам, в которых роются жадные голуби. Подъезд был выкрашен голубовато-зеленой краской, а на бетонной проплешине – там, где краска облупилась, – шариковой ручкой было накарябано «Оля дура». Я немного даже позавидовала Оле – пусть дура, но живет в своей квартире в Новосибирске.

Я нажала на кнопку звонка. Где-то в глубине квартиры раздалась хриплая трель. О, сколько я таких трелей наслушалась за то время, пока обходила дома! Где-то чирикала птичка, где-то орало что-то, больше похожее на пожарную сирену, где-то верещало, булькало, цокало…

Здесь звонок пронзительно забрякал – точь-в-точь, как брякал звонок на моем велосипеде в Барабинске. Мне даже на секунду показалось, что я провалилась на несколько дней назад, в свой родной дом, и что мне все это на самом деле снится.

За дверью прошаркали шаги, провернулся замок – и дверь приоткрылась. Ровно настолько, насколько позволяла накинутая цепочка.

Из щелки выглянул любопытный глаз.

Я глубоко вздохнула и начала заученную за этот день фразу:

– Здравствуйте, я студентка, поступила в музыкальное училище. Мне негде жить…

Тут мой голос предательски прервался, и я готова была уже развернуться и уйти – да все уже понятно, зачем что-то еще говорить? – но я собралась и продолжила:

– …Мне негде жить. Можно ли поселиться у вас?

Дверь закрылась.

Я вздохнула.

Ну что ж…

Послышался скрежет снимаемой цепочки.

Дверь распахнулась.

На пороге стояла старушка. Она, прищурившись, внимательно осмотрела меня с ног до головы, пожевала губами, откашлялась и медленно произнесла:

– Ну-у-у, девочка…

Я снова вздохнула. Все понятно. Сейчас, как и много раз до этого: «Взять я тебя не могу, да и вряд ли кто возьмет, я тебя не знаю, вдруг ты квартиру обнесешь».

– Знаешь, – продолжила бабушка, – а вот чем-то ты мне понравилась. Возьму-ка я тебя. А потом посмотрим, как будешь себя вести.

Это была однокомнатная пятнадцатиметровая квартирка – чистенькая, аккуратненькая, немного даже какая-то запустелая. В ней мне любезно выделили даже не уголок, а диванчик. Старый, продавленный, из него то и дело лез ворс и немного пахло опилками, а пружины иногда в ночи истерично взвизгивали – но какой уж есть. На тот момент я была на вершине счастья – и этот диванчик казался мне спасательным плотом, на котором меня несет по океану жизни к берегу моей мечты.

Сама хозяйка спала на кровати – классической кровати, как на картинках в книжках: аккуратно заправленной, с горкой разномерных подушек. Всегда чистой, всегда пахнувшей накрахмаленным бельем и пудрой.

Ах, как мне хотелось хоть раз прилечь на этой кровати! Но это оставалось лишь безумной идеей, которую я не собиралась претворять в жизнь. Да и не смогла бы.

Я поступила в училище по классу фортепиано, а это означало необходимость постоянных, ежедневных занятий с инструментом. Но пианино! Дорогущее и громоздкое пианино – разумеется, его не было в однокомнатной хозяйской квартирке.

Но это было лишь трудностью, а не трагедией. Училище предполагало, что у многих ребят будут такие же проблемы, как и у меня, и поэтому в нем была общая аудитория с инструментом как раз для таких занятий. Но аудитория одна – а таких, как я, много. И заниматься надо в одиночестве, а не когда тебе дышат в спину и сверлят голодными до пианино глазами.