Всеобщая история чувств - Диана Акерман Страница 7

…я прохаживался между скамеечкой для коленопреклонений и креслами, обитыми тисненым бархатом, на спинки которых были накинуты вязаные салфеточки, чтобы не пачкалась обивка; при этом огонь камина испекал, словно паштет, аппетитные запахи, которыми весь был насыщен воздух комнаты и которые уже подверглись брожению и «поднялись» под действием свежести сырого и солнечного утра; огонь слоил их, румянил, морщил, вздувал, изготовляя из них невидимый, но осязаемый необъятный деревенский слоеный пирог, в котором, едва отведав более хрустящих, более тонких, более прославленных, но и более сухих также ароматов буфетного шкафа, комода, обоев с разводами, я всегда с какой-то затаенной жадностью припадал к неописуемому смолистому, приторному, неотчетливому, фруктовому запаху вытканного цветами стеганого одеяла ^[16].

Чарльз Диккенс всю жизнь повторял, что даже легкое дуновение, содержащее запах ваксы или клея, с необоримой силой пробуждает в нем воспоминания о тяжелом детстве, когда ему из-за банкротства отца пришлось наняться в мастерскую и за грошовое жалованье клеить этикетки на банки с сапожным кремом. В X веке гениальная японка, придворная дама Мурасаки Сикибу, написала «Повесть о Гэндзи», первый в истории роман. Любовная линия в нем проходит на подробно прописанном историческом и социальном фоне, в который включен и алхимик-парфюмер, составляющий ароматические комбинации в соответствии с индивидуальной аурой и общественным положением клиентов. Умение описывать запахи стало серьезным испытанием для авторов, прежде всего стихотворцев. Разве можно доверять поэту, описывающему муки сердца, если он не в состоянии передать запах святости в церкви?

Зимний дворец монархов

У каждого есть воспоминания, связанные с запахами. Одно из моих связано не столько с запахом, сколько с пахучими испарениями. Как-то раз на Рождество я путешествовала по калифорнийскому побережью, участвуя в проекте «Монарх» Лос-Анджелесского музея – мы выслеживали на местах зимовки и помечали бабочек-монархов. Они предпочитают зимовать в эвкалиптовых рощах, наполненных благоуханием. И в первый раз, и при каждом следующем посещении этих рощ мне на память приходили детские простуды и ментоловое растирание. Мы забирались высоко на деревья, где золотыми трепещущими гирляндами висели бабочки, и собирали одну из стаек в сачки на телескопических ручках, а затем устраивались на земле, густо покрытой южноафриканской хрустальной травой. Этот суккулент – одно из немногих растений, способных выдерживать капающее с листьев эвкалиптовое масло. Оно заставляет держаться подальше от рощ ползающих насекомых, поэтому в залитых солнечным светом лесах стоит безмятежный покой и нет никого, кроме немногочисленных королевских квакш, скрипящих так, будто кто-то открывает замок сейфа, да соек, норовящих сдуру полакомиться бабочками-монархами (в крыльях которых содержится яд, схожий с наперстянкой). Я не только чувствовала запах эвкалиптовых испарений, но и ощущала их носом и горлом. Самые громкие звуки напоминали скрип двери – это пласты коры отслаивались от деревьев и падали наземь, где им предстояло вскоре свернуться в трубочку наподобие папируса. Куда ни глянь – везде валялись эти свитки, словно разбросанные древним писцом. И все же, несмотря ни на что, нос упорно переносил меня в Иллинойс 1950-х годов. Учебный день, но я нежусь в постели, и мама растирает мне грудь эвкалиптово-ментоловым бальзамом «Vicks VapoRub». Запах и воспоминания еще сильнее погружали нас в блаженный покой часов, проведенных в этом лесу за созерцанием уникальных бабочек, которые никого не ловят и питаются исключительно нектаром, как древние боги. Но эти воспоминания делаются вдвое милей благодаря тому, что они в моем сознании наложились одно на другое. Хотя первое прикосновение к зимовке бабочек запустило цепочку воспоминаний о детстве, впоследствии сама экспедиция к бабочкам превратилась в воспоминание, точно так же пробуждаемое запахами, и более того – вытеснило первоначальное. Однажды на Манхэттене я остановилась около продавца цветов (как я всегда делаю в поездках), чтобы купить свежий букет в гостиничный номер. В двух банках стояли ветки круглолистного эвкалипта, и листья его, похожие на серебряный доллар, были еще свежими, голубовато-зелеными, с мучнистым налетом; некоторые из них были сломаны, и из надломов тек сок с густым резким ароматом. По Третьей авеню шел густой поток машин, труженики из Департамента коммунальных работ гремели отбойными молотками, над улицами поднималась пыль, висевшая в небе серой пеленой, – но я вдруг оказалась в прекрасной эвкалиптовой роще близ Санта-Барбары. Над руслом пересохшей речки тучей вились бабочки. Я расслабленно сидела на земле, извлекая из сачка очередную золотую с черным бабочку-монарха, осторожно помечала ее, выпускала в воздух и провожала глазами, чтобы убедиться, что она благополучно улетела прочь со своим новым элементом узора, похожим на крохотный эполет на крыле. Безмятежный покой тех минут накатил волной и наполнил все мои ощущения. Молодой вьетнамец, расставлявший свой товар, уставился на меня, и я поняла, что на моих глазах выступили слезы. Весь эпизод вряд ли длился дольше нескольких секунд, но объединенные воспоминания наделили безобидные веточки невероятной силой, которая потрясла меня. В тот же день я отправилась в один из моих любимых магазинов, бутик в Виллидже, где составляют масляные смеси для ванн на базе миндального масла, делают шампуни и лосьоны для тела с другими ароматическими ингредиентами. Под кронштейном для душевой лейки у меня висит голубая сетчатая сумочка вроде тех, с какими француженки ходят за продуктами; в ней я держу множество различных снадобий для ванны. Знаю, что лучше всего успокаивает эвкалипт. Но как же получается, что несколько молекул клея (у Диккенса) или эвкалипта (у меня) способны перенести человека в миры, не достижимые никакими другими средствами?

Океаны внутри нас

Проезжая по сельской местности летом на закате, встречаешь множество различных запахов: навоза, скошенной травы, жимолости, мяты, соломы, зеленого лука, цикория и гудрона от асфальтовой дороги. Встреча с новыми запахами – это одна из прелестей путешествия. На заре эволюции путешествовать приходилось отнюдь не ради удовольствия, а лишь ради пропитания, и запах играл существенную роль в жизни. Очень многие виды морских обитателей вынуждены сидеть и ждать, когда пища заплывет в рот или окажется в пределах досягаемости щупалец. Мы же, руководствуясь запахом, превратились в кочевников, способных сняться с места и отправиться на поиски пищи, охотиться и даже иметь какие-то пищевые предпочтения. Наши далекие предки – рыбы пользовались обонянием для того, чтобы искать брачного партнера или узнавать о приближении барракуды. Обоняние было также бесценным дегустатором, не допускавшим попадания в рот и, далее, в хрупкую закрытую телесную систему большинства ядовитых веществ. Обоняние появилось первым из чувств и оказалось настолько удачным, что небольшой клочок обонятельной ткани, венчавший нервный тяж, превратился в головной мозг. Полушария головного мозга некогда были отростками обонятельных стебельков. Мы мыслим, потому что обоняем.