Вот и вышел человечек.... - Леонид Венгер Страница 6

Я слушал и заслушивался – слезы

Невольные и сладкие текли.

…Нередко, просидев в безмолвной келье

Два, три дня, позабыв и сон, и пищу,

Вкусив восторг и слезы вдохновенья,

Я жег мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки, мной рожденны,

Пылая, с легким дымом исчезали.

…Усильным напряженным постоянством

Я, наконец, в искусстве безграничном

Достигнул степени высокой. Слава

Мне улыбнулась; я в сердцах людей

Нашел созвучия своим созданьям…

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений – не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан —

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?.. О, Моцарт, Моцарт!

У Сальери есть все: и страсть, и труд, и вдохновенье. Но подлинный гений не он, а Моцарт. Перед творениями Моцарта меркнут достижения Сальери.

Есть распространенное выражение: «Талант – это труд». Но ведь очень способному, талантливому человеку успехи даются легче, чем менее способному! Это выражение можно понимать только так: даже талант не создаст ничего выдающегося, если не будет упорно трудиться. Но если таланта нет, труд в лучшем случае создает мастерство.

Нет, не сами по себе любовь к делу, труд и вспышки вдохновения отличают подлинно талантливых людей; нужно, чтобы результаты труда и интуиции давали именно то, что нужно людям, человечеству – подлинные произведения искусства, плодотворные научные идеи. А вот как раз это у одних получается, у других нет. И ни один гений не может сказать, почему. В самом деле, что известно творцам научных открытий о том, какие качества их ума привели к открытию? Они могут лишь описать, как это происходило.

Одно из самых любопытных описаний такого рода оставил Кекуле – ученый, открывший кольцевое строение молекулы бензола и тем самым внесший крупнейший вклад в развитие органической химии. Более десятка лет бился ученый над загадкой бензола. Однажды он задремал у камина. Перед его глазами заплясали образы атомов. «Мое умственное око, изощренное повторяющимися видениями подобного рода, различало теперь более крупные образования изменчивых форм, – вспоминал позднее Кекуле. – Длинные цепочки, все в движении, часто сближаются друг с другом, извиваясь и вертясь, как змеи! Но смотри-ка! Что это было? Одна из змей ухватила свой собственный хвост, и фигура эта насмешливо закружилась перед моими глазами. Пробужденный как бы вспышкой молнии, я провел на этот раз остаток ночи, детально разрабатывая следствия новой гипотезы. Если мы научимся смотреть сны, господа, то обретем, быть может, истину… Мы, однако, должны будем позаботиться не оглашать наши сны, пока не подвергнем их проверке бодрствующего ума».

Можем ли мы на основе этого описания прийти к выводу, что одна из главных творческих способностей – умение видеть «вещие» сны? Подобный вывод был бы мало продуктивным. Менее всего наши психологические качества известны нам самим. Но оставим пока в стороне великих людей. Возьмите самого обыкновенного школьника, которого считают способным, например, к математике. Спросите его, как он умудряется лучше других понимать объяснения теорем, разбираться в формулах, решать математические задачи. Что он вам ответит? Вероятнее всего, что это для него очень просто, он не видит, почему другие здесь затрудняются. Ну, пожалуй и все. А уж если очень пристанете, начнет рассказывать о том, как решаются те или иные задачи – передавать имеющиеся у него знания. А способности? Сам он о них ничего не знает.

Столетия психологи пытались изучать волю, мышление, память, чувства людей, опираясь на самонаблюдение – наблюдение самого себя, своих собственных желаний, мыслей, переживаний. И в конце концов пришли к выводу: самонаблюдение не может быть основным методом научной психологии. Действительная «механика» поведения остается от него скрытой. И если психолог хочет эту механику разгадать, он должен пользоваться, как представители других наук, объективными методами – наблюдением «со стороны» и экспериментом. Значит, и в изучении способностей от высказываний великих людей нужно было перейти к изучению разных видов живой человеческой деятельности, выделению психологических качеств, которые для этих видов деятельности необходимы и в них проявляются.

Тут следует сделать одну важную оговорку. Вопрос, в чем состоят способности к определенной деятельности, касается прежде всего тех психологических качеств, без которых эта деятельность вовсе невыполнима, которые есть у всех людей, занимающихся ею.

Чтобы двигаться дальше вслед за учеными, изучающими способности, нам придется отказаться от привычного резкого разделения людей на «способных» и «неспособных» к чему-либо. Это разделение не принимается наукой. Ведь, скажем, «неспособный» к математике шестнадцатилетний Вова Петров пускай с большими усилиями, чем другие, все-таки осваивает школьный курс математики, овладевает умением решать алгебраические и тригонометрические задачи. Значит, у него развиваются необходимые для этого математические способности. Другое дело, что эти способности оказываются более слабыми, чем у Саши Дворака, который в те же шестнадцать лет учится на пятом курсе механико-математического факультета Киевского университета и читает доклады на темы, одно название которых вызывает трепетное уважение непосвященных, например, «Общий метод интегрирования нелинейных дифференциальных уравнений с переменными коэффициентами».

Почти не существует видов деятельности, которыми не мог бы овладеть нормальный, здоровый человек. Исключение составляют, пожалуй, только такие профессии, для которых важны особые физические качества, как, например, особое строение гортани у певца. Значит, любой вид способностей в той или иной мере доступен каждому. И мы можем говорить не о способностях Вовы или Саши, а о способностях «человеческого рода» к разным видам деятельности.

Но не теряется ли тогда смысл их изучения вообще?

«Ну вот, – слышится голос разочарованного читателя. – Начали с того, что человечеству нужны таланты – люди, способные к творчеству в учении и труде, а пришли к выводу, что способности проявляет всякий, кто только выполняет какое-нибудь дело… Если неспособных людей не бывает, какой смысл спорить о происхождении способностей, о возможности их воспитания?»

Давайте разберемся. Если понимать способности как качества, открывающие путь к творчеству, то нужно помнить, что какая-то доля творчества присутствует в любой профессии, в любом человеческом действии, выходящем за границы «задолбленного» навыка. Вопрос состоит в том, какова эта доля. На каждом шагу мы сталкиваемся с новыми для нас задачами, находим пути их решения. Но чаще всего это новое только для нас, – когда же оно представляет ценность для общества, мы говорим о творчестве в собственном смысле слова. Но одно не отделено от другого китайской стеной. Люди, которых мы называем способными, талантливыми и даже гениальными, не наделены какими-то сверхъестественными качествами, которых нет у других. Они только ярче обнаруживают присущие в той или иной мере всем людям творческие способности.