Собачья служба. Истории израильского военного кинолога - Иван Гончаренко Страница 52

Помню, мы жарко спорили, как поступать с солдатом, который не справляется со службой. Просто выкинуть из части или же стараться его изменить? В этом споре Ишай сказал фразу, которую я запомнил на всю жизнь:

— Ребята, у нас нет лишних людей! У нас нет возможности выбирать из сотен и тысяч парней. И они уже прошли больше года службы, на них уже сделаны ставки, и мы должны постараться сделать все, чтобы они смогли закончить спецподготовку. Очень часто это зависит от нас больше, чем от солдат. Смогли ли мы понять, что помогает им нести службу, что они чувствуют, как у них дела в семье? У нас есть еврейские дети, маленькие восемнадцатилетние дети, которые захотели стать частью элитного подразделения, и коль скоро дошли до этого времени и продержались, то доказали тем самым, что они способны на многое и хотят идти дальше. И наша цель — серьезно подготовить их. Максимально быстро и максимально качественно. Не думать о том, кого нужно наказать и кто не подходит. Думайте о том, чему еще мы способны их научить.

После этой речи в комнате, где проходило обсуждение, воцарилось молчание. Это был последний день нашей подготовки. Завтра мы уже встретим своих товарищей в должности их командиров. Мы сидели и еще раз обдумывали то, что нам, в принципе, хорошо было известно с первых дней службы. В израильской армии к солдатам относятся как к детям, которые обязательно должны вернуться домой целыми и невредимыми. К детям, которые вынуждены служить в армии, хотя все мы хотим, чтобы этого им не надо было делать. Однако сколько бы мы ни рассуждали, а разница между двухнедельными обсуждениями в офисе, под приятным освежающим кондиционером, со стаканом черного кофе, и реальностью, с которой мы должны столкнуться, существует огромная. Когда ты командир, который должен беречь своих подчиненных, но при этом сделать так, чтобы они окончили курс хорошо подготовленными, слаженно и успешно выполняли боевые задачи против реальных угроз и террористов, то жестокая объективность диктует свои правила. В итоге, несмотря ни на что, нам необходимо выбирать между хорошим и плохим солдатом. Мы должны были непрерывно наблюдать и анализировать все действия своих подчиненных, их слова и поступки, то, как они выполняли задания, данные нами, как они общались с друзьями, насколько хорошо проходили каждый новый урок в кинологическом курсе. От всего этого зависело, продолжат они и дальше служить в подразделении или нет.

Все это делалось не из-за какого-то нашего личного отношения к тому или иному солдату, амбиций или просто желания показать свою власть, показать зависимость твоих подчиненных от тебя, потешить свое самолюбие. Нет! До того как стать сержантами, мы тоже были рядовыми бойцами, участвовали в операциях и отлично понимали, какие требования выдвигаются к кинологу. Что от тебя требуется, когда ты выходишь на спецоперацию и присоединяешься к чужому подразделению, или когда возвращаешься с задания и пишешь отчет. Надо было выбрать лучших, независимо от симпатий. Хороший человек — вовсе не обязательно и хороший солдат.

Все это мы прекрасно знали и не могли себе позволить, чтобы кто-то из наших подчиненных, окончив кинологический курс, не соответствовал всем требованиям. Мы понимали, чем может обернуться непрофессионализм солдата. Он будет подвергать риску не только свою жизнь. А как бы нерадиво такой человек ни относился к службе, он тоже чей-то ребенок и брат. В конце концов, он тоже израильский гражданин. Однако, кроме своей жизни, он бы подвергал необоснованному риску жизни своих товарищей, участвующих с ним в операциях. Ведь появлялось слабое звено, из-за которого все может пойти наперекосяк, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кроме того, он подвел бы все наше подразделение, которое посылает на задание неподготовленного солдата. Ведь мы, по причине присоединения для проведения операции к другой части, всегда были на виду. И не только мы оцениваем своих подчиненных. Они тоже оценивают нас. В нашем подразделении в ходе всего курса каждые два месяца проводится анонимный социальный опрос. Все солдаты заполняют анкету, в которой множество вопросов. И часть из них касается нас, их командиров: как мы объясняем новый материал, каково наше личное отношение к солдатам, в каких вопросах нам надо подтянуться, совершенствоваться, а где у нас все в порядке. Все эти ответы становились известны нашему офицеру Ишаю. И такой анонимный опрос не был простой бюрократической процедурой. Через несколько дней, когда информация по анкетированию была обработана, нас собирал Ишай, и мы вместе совещались по всем вопросам, которые нас касались. Мы искренне пытались перестроиться по результатам опроса. У меня до сих пор хранятся все отчеты по моей персоне, составленные по итогам анкет моих подчиненных.

У нас был рядовой Эли. Он прилетел из США. Это был американский еврей, который приехал с желанием служить в израильской армии и очень хотел попасть именно сюда. Ему это удалось. Он прошел все тесты и дошел до кинологического курса. Как солдат Эли был отличным во всем, кроме иврита. Его знание языка оставляло желать лучшего. Для кинолога, который всегда присоединяется к чужому подразделению и у которого есть отдельная связь, чтобы он напрямую получал информацию о разговорах, ведущихся по рации, хорошее знание иврита обязательно, ведь кинолог почти всегда является одним из ключевых звеньев операции.

Мы не могли допустить, чтобы по всем статьям отличный солдат, который к тому же преодолел огромное количество испытаний, чтобы служить в ЦАХАЛ, был отчислен из Окец только из-за языка. Это выглядело особенно нелепо, если учесть, что его собака Андра, которая уже служила у другого бойца, понимала команды намного лучше, чем Эли! Например, ему необходимо было дать команду «Арца!» — «Лежать!». Но в английском языке нет твердого звука «р», и у американца это команда звучала как «Алца!». Умное животное терялось, смотрело вначале на своего нового хозяина, — мол, не понял, что ты хочешь? — потом на командиров, и проходило немало времени, прежде чем команда исполнялась. Тогда мы с другим сержантом Омри приняли решение: каждый вечер, когда все идут спать, Эли два часа занимается с нами ивритом. При этом ему было сказано, что в восемь часов, когда начинались занятия, мы из командиров превращаемся в его учителей, и он с нами общается на равных. В следующие несколько месяцев иврит у Эли значительно улучшился. Кроме того, он сам усиленно стал заниматься, так как ему не хотелось выглядеть в чем-то слабее других и при этом создавать окружающим неудобства.

Один наш солдат расстался с девушкой после двух лет встреч. Из-за этого он сильно страдал, что, конечно же, отразилось на его службе. Мы с Омри подошли к нему и сказали: «Мы даем тебе три дня. Езжай домой. Все обдумай. Поговори с девушкой. Определись. Главное, чтобы через три дня ты вернулся и в дальнейшем эти твои личные неприятности не сказывались на службе».

Парень вернулся через два дня. Он смог помириться с девушкой и был благодарен нам за то, что мы дали ему шанс и свободное время: мы повели себя с ним как с ответственным человеком.

Были случаи, когда родители наших солдат переезжали в другие квартиры, и мы по возможности обеспечивали их транспортом. Каждые два месяца в обязательном порядке кто-то навещал семьи наших военнослужащих, чтобы понять, все ли у них хорошо и не нуждаются ли они в нашей помощи. Ведь некоторые бойцы просто стесняются и не решаются сказать о проблемах у них дома. А когда мы приходили к ним домой, чтоб поближе познакомиться с семьей, то могли и узнать их финансовое состояние, и определить, необходима ли им помощь.