Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - Камин Мохаммади Страница 5

Казалось, Понте-алле-Грацие, мост Граций, сам потешается над собственным названием. Простой, без изысков, он стоял на пяти бетонных арках и словно бросал вызов искрящейся красоте Понте Веккио, расположенного вверх по реке. Сквозь открытые центральные арки было видно туристов, вверху открывались окошки коридора Вазари, через которые поступал свет. Сам Гитлер во время Второй мировой войны приказал не бомбить Старый мост.

Чтобы как-то успокоиться, я решила повторить вчерашний маршрут на такси. По мосту, затем – по дороге, такой узкой, что всякий раз, когда мимо проезжал автобус, я делала глубокий вдох, боясь повредить ребра. Мимо проносились гигантские серые каменные плиты зданий – штукатурка на них местами отвалилась. Огромные арочные проемы магазинов с полами из беленого дерева, сверкающими витринами и искусно разложенной одеждой; большие окна в обрамлении из грубого серого камня, некоторые – со старинной изогнутой решеткой.

Я дошла до Пьяцца Санта-Кроче – в дневном свете она была все так же великолепна. Стоя в центре площади, озаренной солнечным светом, под небом, таким ярким, будто его расписал сам Тьеполо, и глядя на облака, отражавшиеся в лужах после вчерашнего дождя, я вдруг услышала звуки губной гармоники. Внезапно сквозь пелену депрессии пробилось новое чувство: почти всепоглощающее желание танцевать. Порхать и кружить по этой огромной площади, исполняя причудливые пируэты, как Джин Келли, а потом подбежать к Данте, щелкнуть его по носу и расхохотаться, глядя прямо в его мрачное лицо.

Несколько лет назад, во время романтических выходных в Венеции, организованных одним из моих бывших парней, я была так потрясена красотой города, что расплакалась. Должно быть, он не так представлял себе развитие событий, но я была настолько ошеломлена, что рыдала буквально при каждом новом открытии, будь то произведение искусства, архитектурный памятник, Гранд-канал с его гондольерами или шумные площади, ярко контрастирующие с маленькими тихими мостиками через потаенные каналы. Кристобель предупреждала меня о синдроме Стендаля – известном расстройстве, поражающем туристов, которые прибывают во Флоренцию и по-настоящему заболевают от соприкосновения с этой красотой; поэтому, собирая чемоданы, я как следует запаслась бумажными платочками.

И все же, несмотря на величие Санта-Кроче и Понте Веккио, на яркий свет, озарявший здания, и на собственное разбитое сердце и истерзанную душу, я до сих пор не пролила ни слезинки. Даже когда ноги привели меня к Пьяцца дель Дуомо и рот сам собой раскрылся при виде монументального и причудливо украшенного собора. Массивный терракотовый купол – невероятное творение Брунеллески – парил над фасадом, и все здание казалось таким огромным, что площадь совершенно терялась на его фоне.

Сам же собор окружали всевозможные атрибуты его собственной славы: художники за мольбертами рисовали карикатуры; кареты, запряженные лошадьми, стояли в ожидании желающих прокатиться, и лошади нетерпеливо били копытами; группы туристов послушно следовали за гидами с флажками. Туристы толпились вокруг него, как лилипуты вокруг Гулливера, а собор во всем своем монументальном великолепии возвышался над этой суетой.

Я пошла на шум, и ноги сами привели меня на рынок Сант-Амброджо. Бродя по пустынным улочкам, я наугад свернула за угол – и словно оказалась на ожившем пестром полотне. Кругом теснились припаркованные фургоны и скутеры, между ними сновали пешеходы – кто на рынок, кто обратно, – из сумок выглядывали букеты цветов и листья зелени. На центральных прилавках в лотках лежали товары всех цветов радуги – сквозь широкий дверной проем я увидела сыры, колбасы и ветчину, хлеб и разные сыпучие продукты. Снаружи, под рифленым железным козырьком, лежали овощи; чуть дальше – горки сушеной фасоли и нута, на стенах висели пучки орегано, связки сушеного перца чили и трав, на полках теснились ряды сухой и свежей пасты.

Словно по съемочной площадке студии «Техниколор», я бродила по рынку, стараясь не столкнуться с собачками и тележками домохозяек; наблюдала за женщинами, торговавшимися с лоточниками. Остановившись перед прилавком с фруктами и овощами, с крыши которого плотным занавесом свисали связки чилийских перчиков, я услышала напевное «peperoncino – viagra naturale!» ^[6]. Заметив мою улыбку, добродушный мужичок с копной густых седых волос и пухлыми розовыми щеками подошел ко мне.

В черной шляпе с помпоном, натянутой по самые уши, он громко хлопал в ладоши в перчатках, поглядывая на меня. Уголки его глаз обрамляли морщинки. Когда я потянулась к крупному красному помидору в бороздках, как будто вырезанных специально, он громко крикнул: «О-о-о!» «Таким бы голосом камни ворочать!» – подумала я, отскочив как ужаленная. Он что-то затараторил по-итальянски, жестами показывая, что товар трогать нельзя, а сам тем временем принялся складывать в коричневый бумажный пакет те самые крупные помидоры с бороздками, пучок пушистого салата, ярко-зеленый кабачок, небольшую связку остроконечных морковок с длинной пышной ботвой, белоснежный круглый лук и головку чеснока. Воодушевившись, он добавил еще и пучок широколистного базилика, на всякий случай. Мы общались жестами; я заплатила, он улыбнулся и, похлопав себя по груди, сказал:

– Mi chiamo Антонио! ^[7] – и протянул мне руку в черной перчатке.

Я пожала ее и представилась, про себя удивившись тому, что перчатка оказалась из кашемира.

– Piacere ^[8], Камин.

Он ухмыльнулся:

– Allora ci vediamo domani! ^[9]

Я зашла в кафе на углу со столиками, украшенными желтыми хризантемами. Перед кафе стоял мужичок средних лет, похожий на садового гнома, даже несмотря на элегантную синюю рубашку и темно-синий фартук, повязанный на талии. Он поприветствовал меня по-английски и открыл деревянную дверь, приглашая войти. Внутри было так же мило: на обшитых деревянными панелями и выкрашенных в ярко-желтый цвет стенах тут и там висели газетные вырезки тридцатых годов. Стулья были обиты красным плюшем, как в театре, а вместо окон по фасадной и торцевой стенам кафе шли стеклянные двери в потертых деревянных рамах и с потускневшими золочеными петлями и ручками.

Потолок был выложен резными деревянными панелями с крашеными золотыми, синими и красными вставками.

– То, что вы называете «романский стиль», тринадцатый век! – пояснил дружелюбный гном. – Все окна – из старых тосканских вилл.

С этими словами он взял меня за руку и отвесил низкий поклон.

– Меня зовут Изидоро, – помпезно произнес он. – А это – кафе «Чибрео», самое красивое во Флоренции. Вон там, – указал он наискосок через дорогу, – знаменитый ресторан «Чибрео». А там, – махнул в сторону окна, выходящего на другую дорогу, – «Театр Соли», клуб и театр. Мы все – как одна семья!