Роман с Грецией - Мэри Норрис Страница 5

Несколько лет назад, возвращаясь домой после потрясающей поездки в Грецию, я присмотрела в аэропорту Франкфурта, где делала пересадку, книгу Вирджинии Вулф «Обыкновенный читатель». Среди прочих эссе в ней было и «О незнании греческого». У меня оставалось еще достаточно евро, чтобы купить небольшую книгу в мягкой обложке и гигантскую кружку пива. Если бы денег не хватало, я бы предпочла пиво: меня мучила жажда, я была в Германии и в моей домашней библиотеке уже имелась книга «Обыкновенный читатель». Однако меня удивил тот факт, что произведение, вышедшее из-под пера Вирджинии Вулф, сочли самолетным чтивом.

Я полагала, что в эссе «О незнании греческого» писательница рассказывает, как отец запретил ей изучать греческий, точно так же как некогда мой отец поступил со мной. Я живо себе представила, как юная Вирджиния Стивен дуется в своей комнате, пытаясь постичь не поддающийся пониманию алфавит, пока ее брат вместе с отцом упиваются трудами Платона и Аристотеля внизу, в библиотеке.

Очевидно, в свое время я ушла не дальше заглавия. Конечно же, Вирджиния Вулф знала язык. Ведь всё эссе – это пеан ^[22], хвалебная песнь греческому. Ее отец, Лесли Стивен, был писателем и литературным критиком, и, когда Вирджинии было около пятнадцати, она начала изучать язык дома, просто забавы ради. Она посещала занятия в Королевском колледже Лондона (на женском отделении), а ее брат Тоби учился в Кембридже. И хотя Вирджиния не получила полноценного университетского образования, несколько лет она брала частные уроки у мисс Джанет Кейс ^[23]. Еще учась в Кембридже, Джанет в 1885 году сыграла Афину в трагедии «Эвмениды» Эсхила – роль, благодаря которой ее запомнили. Мисс Кейс и мисс Стивен (как тогда звали Вирджинию) читали на уроках Эсхила. Для Вулф, опубликовавшей эссе в 1925 году, «незнание греческого» означало невозможность до конца проникнуть в замысел драматурга, ведь неизвестно, как именно звучал древний язык. «Нам не дано полностью уловить смысл греческого предложения, как мы можем это сделать с английским», – пишет она. В трагедии «Агамемнон» первое же изречение Кассандры – провидицы, которую привезли в Микены из Трои в качестве военного трофея и в пророчества которой никто не верил, – не просто невозможно перевести, оно звучит совершенно невразумительно: οτοτοτοῖ – это даже не слово, а просто нечленораздельные слоги, вопль отчаяния троянской царевны. «Обнаженный крик» – называет его Вулф. Возможно, это звукоподражательное выражение ее конвульсивных рыданий. И хор, и Клитемнестра сравнивают стенания Кассандры с криками птиц. Максимум, который в данном случае может предложить английский язык, – это транслитерация греческих букв Otototoi или приблизительный перевод, что-то вроде «Господи боже!» или «О горе мне!». Вулф пишет, что «нет смысла… читать греческие произведения в переводах». Английская писательница не знала греческого в том смысле, в каком пчелы не знают пыльцы. По сравнению с ней я была просто ребенком с набором деревянных кубиков, на которых нарисованы буквы, яблоки и бананы. Ότοτοτοῖ!

К счастью, мне нравятся кубики и я обожаю алфавит. У меня есть деревянный пазл с алфавитом, которым я обзавелась, учась в аспирантуре. Вообще, я собиралась отдать его какому-нибудь ребенку, но все эти годы хранила для личного пользования. Для моих близких не секрет, что я смазываю льняным маслом буквы из этого пазла, а потом протираю их мягкой тряпочкой. А еще у меня есть греческая детская азбука, созданная Элени Герулану. Я купила ее в Музее Бенаки ^[24] в Афинах – одном из лучших музеев Греции. Он напоминает Библиотеку Моргана в Нью-Йорке, или Фонд Барнса в Филадельфии, или Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне, где выставляются коллекции человека богатого и с хорошим вкусом. В случае с афинским музеем таким человеком был грек из Александрии Антонис Бенакис. В 1931 году он передал свои сокровища и семейный особняк государству. В азбуке Герулану вместо яблок, бананов и котят собраны иллюстрации предметов из коллекции Бенаки: альфа как в слове αεροπλανο («аэроплан»), бета как в βιβλίο («книга»), гамма как в γοργονα («горгона»)… Эту книжку я тоже собиралась когда-нибудь отдать ребенку, но в итоге она прижилась у меня.

Все, кто любят языки, испытывают любовь и к алфавиту. У детей это чувство носит естественный характер и получает вкусовое подкрепление в виде хлопьев для завтрака «Альфа-Битс» или супа с фигурной вермишелью. А помните плакаты с веселым алфавитом, которые висели возле доски в каждом классе? Или, может быть, в вашей школе буквы словно кружились в танце, обходя хороводом класс по периметру, под самым потолком, и каждая большая была изображена со своей маленькой копией? Я всегда думала, что каждая такая пара – это мама и малыш. Прописная B и строчная b в согласии смотрели в одну сторону, а вот прописная D и строчная d стояли друг к другу лицом. Это было хулиганством чистой воды (я знала это слово с младых ногтей, потому что мама часто говорила мне: «Вот ведь хулиганка!»).

Слово letter в английском языке означает не только «литера, буква», но и то, что состоит из букв, например письмо домой или письмо от друга. Тот же корень и у литературы, которая, в свою очередь, тоже образована буквами. Быть литературно образованным равно быть грамотным, а если вы добавляете к своему имени постноминальные буквы ^[25], значит, получили высшее образование. Дети учат алфавит в виде песенки от первой буквы до последней, а потом обратно. Алфавит – величайшее изобретение человечества, в нем даже можно усмотреть божественную искру: он подарил нам письменное слово, которое стало инструментом для общения, объединяющим прошлое с будущим. Запиши, говорим мы, когда нужно что-то запомнить. Запиши – и написанное уже не вырубишь топором.