Молитва нейрохирурга - Джоэл Килпатрик Страница 3

Но мне кажется, и врачи, и больные признают, что в больничном уходе отсутствует некий очень важный элемент. И вот что странно. Доктора почти не говорят о духовности и не предпринимают в ее отношении никаких действий, но подавляющее большинство — три четверти из опрошенной тысячи, — тем не менее согласны, что религия и духовность играют важную роль, помогая больным исцелиться и обрести позитивный настрой ^[1].

Больные тоже высоко ценят религию и духовность — особенно на пике болезни. Вот данные одного такого исследования, проведенного в офтальмологической клинике университета Джона Хопкинса: из ста двадцати четырех пациентов, принявших участие в последовательном опросе, 82 % подтвердили, что молитва важна для их здоровья и благополучия ^[2].

Роль молитвы в медицине — тайна не менее великая, чем серое вещество.

Когда я обратился к духовному миру больных — и когда частью наших бесед стала молитва, — отклик был поразителен. Люди исцелялись на моих глазах — и духом, и телом. Прежде они не знали такого счастья. Так мне открылись две очень важных истины. Первая — есть предел тому, что я могу сделать как мастер-нейрохирург. И вторая: тому, как Бог волен преобразить наши души, предела нет.

Моя цель — применить свои навыки и знания на благо людей и помочь им не просто продлить жизнь, но и сделать ее ярче. Чувства и здоровье связаны воедино. Эмоции могут вылечить болезнь или усугубить ее, — а на них, в свою очередь, влияет то, в каком состоянии находится наш дух. Смех и радость исцеляют, это известно; а обида, злость и горечь — прямая дорога к заболеваниям. Прощение способно излечить, это ясно отражено во многих исследованиях, а наше представление о Боге может вызвать непрерывное счастье — или непрестанный страх. И в отношении к здоровью эти проблемы играют не второстепенную роль, а главную ^[3].

А врач в ответе за то, чтобы больные увидели путь к исцелению, — равно как и за то, чтобы они выбрали этот путь.

* * *

Сложных случаев в моей практике много. Нейрохирург — последнее звено в цепочке, которая обычно начинается с работников скорой помощи, неважно, первичной или экстренной. В кабинет нейрохирурга — в итоге — могут привести даже пустяки: то голова болит, то кружится, то колет не пойми где… Вы приходите к врачам неотложной помощи или вызываете помощь на дом; вас иногда отправляют к неврологу; он назначает МРТ…

Кстати, неврологи операций не делают. Это дело нейрохирургов. Невролог — это наш Энсел Адамс ^[4], только предмет его интереса — не Америка. Неврологи на своих аппаратах сканируют мозг и нервную систему, делают электроэнцефалограммы, электро-миограммы, магнитно-резонансную томографию — и ищут проблему. Главная сложность их работы вот в чем: те симптомы, которые им видны, только они и могут истолковать. Симптомов этих великое множество. Неврологи связывают их в цельную картину и навешивают бирку с диагнозом. И как без них понять, на что указывает снимок? На болезнь Паркинсона? На рассеянный склероз? На иное неврологическое расстройство с особым характером проявлений? Или это случайный набор, который вообще ни о чем не говорит? Часто симптомы вызваны напряжением и страхом. Открою секрет: чаще всего никто и понятия не имеет, почему именно у вас колет в руке, или почему именно у вас все время болит голова, или почему именно вас преследуют «странные ощущения» в какой-нибудь части тела. Неврологам то и дело приходится говорить: «Я не могу найти ничего, что объяснило бы ваши симптомы». Впрочем, важно другое: головные боли, головокружение или покалывание — это далеко не всегда свидетельства аневризмы. Вот неврологи и пытаются выяснить, кто на самом деле болен. У них сложная работа.

А назначаемые ими MPT-сканирования бесценны. На них можно увидеть аневризму или иной дефект, никак не связанный с симптомами, — угрозу, о которой никто и не подозревает. Мы называем такие случаи «счастливой находкой», и это одна из причин, по которой больных направляют ко мне. Обычно на снимках видны маленькие, абсолютно безвредные шишечки на сосудах, но иногда встречаются и другие дефекты — смертельно опасные, как аневризма Марии.

Мое дело — операции на мозге. Если требуется вмешательство хирурга — для устранения опухоли, аневризмы, сгустка деформированных сосудов, — проникнуть в голову можно по-разному. Открытая хирургия предпочитает «традиционный подход»: в черепе сверлят отверстие, и открывается доступ к серому веществу. Оно не больше дыни — но в нем хранится вся наша память, привычки, знания, личность и все то, что наделяет смыслом нашу жизнь. Аневризмы чаще всего располагаются в основании мозга, между долями — и чтобы добраться до сосудов, эти доли нужно развести в стороны. В открытой хирургии так и поступают. Хирург проводит операцию, глядя в большой подвесной микроскоп, установленный над больным. Микроскоп оснащен прозрачным стерильным покрытием — и потому может спокойно находиться рядом с раскрытым мозгом. Меня всегда приводило в трепет то мгновение, когда твердая мозговая оболочка — по-латыни dura mater, «крепкая основа» — отходит в сторону, открывая взгляду блестящую поверхность мозга. Такое чувство, будто ты в первый раз надел подводную маску и нырнул рядом с коралловым рифом. Вокруг расцветает дивный новый мир, и ты уходишь в него, забывая себя. Сквозь линзы микроскопа мозг предстает во всем своем совершенстве; подсветка проясняет картину; фокусировка проявляет детали, и перед глазами простирается заснеженное поле, по которому, как по холмистой долине — сквозь борозды и извилины бугристой коры, — алой лозой вьются артерии и артериолы.