Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн Страница 28
Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн читать онлайн бесплатно
– общества будто бы являются региональными, территориально-ограниченными единицами, так что Бразилия представляет собой какое-то другое общество, нежели Таиланд, а США – является иным, отличным от России, обществом, но тогда и Парагвай, конечно, является обществом, отличным от Уругвая;
– поэтому такие общества, как группы людей или как территории, можно наблюдать извне [Луман 2004: 16].
Эти аксиомы предписывают социологии одновременно гуманистическую (дефиниция от индивидов) и региональную (дефиниция от территории) трактовку своего предмета. Обе эти интерпретации, по Луману, несостоятельны. Общество не может быть понято ни как общество индивидов, ни как общество-государство.
Пытаясь «вывести» общество из людей, его якобы образующих, социология наталкивается на противопоставление реализма / номинализма и оказывается неспособной ответить на вопрос, что именно превращает людей в общество. Чтобы избежать ловушки этой ложной дихотомии, преследующей социологию на протяжении всей ее истории, необходимо «рассматривать человека в его целостности, с его душой и телом, как часть окружающего мира системы общества», иными словами, вообще исключить его из рассмотрения [там же: 27]. Общество таким образом должно пониматься как общество без индивидов. Ведь «общество не весит столько же, сколько весят все вместе взятые индивиды, и не меняет свой вес с каждым рождением и каждой смертью отдельного индивида» [там же: 23]. Формула «Общество = f (Индивиды)» несостоятельна, какой бы ни была функция f. Ни общественный договор, ни врожденная солидарность, ни принуждение социальных институтов, взятые в качестве «функции от индивидов», не дадут исследователю дефиниции общества.
Столь же очевидные, по мнению Лумана, возражения свидетельствуют и против территориально-ориентированных «региональных» определений. Лумановские аргументы здесь близки критике, предложенной в теориях глобализации конца ХХ века:
Всемирные взаимозависимости сегодня больше, чем когда-либо прежде, проникают во все конкретные области общественного процесса… «информационное общество» децентрализовано, но связно во всемирном масштабе благодаря своим сетям… [там же: 27].
Соответственно, формула «Общество = f (Территориальные границы)» оказывается также ошибочной при любой f.
Луман заключает:
Гуманистические и региональные (национальные) понятия общества уже не способны отвечать потребностям теории, их жизнь продолжается всего лишь благодаря словоупотреблению. Тем самым современная социологическая теория оставляет ощущение раздвоенности, выглядит двуликим Янусом: она использует концепции, еще не разорвавшие связь с традицией, но уже делает возможными вопросы, которые могли бы взорвать рамки последней [там же: 27].
Чтобы сохранить идею общества как основную концептуализацию социологии, Луману приходится, с одной стороны, избавляться от «индивидов» в ее определении, с другой – формулировать «теорию систем как основание теории общества, таким образом, чтобы в определении границ общества она не зависела от пространства и времени». В этом отношении Луман подобен роялисту, замышляющему покушение на правящего, но немощного монарха во имя спасения самого института монархии.
Парадоксальным образом на протяжении ХХ века – от Ф. Тённиса до Н. Лумана – понятие сообщества из антонима общества становится его метонимией. Да, в процессе эволюции социальной организации мы наблюдаем переход от родственных, интуитивных, «сущностных» отношений солидарности к отношениям рациональным и «частным», но это просто замена одной f на другую. Люди и территория остаются. А значит, у двух концептуализаций есть общее ядро.
Почему, однако, эта эволюция происходит? Почему одни типы связей сменяются другими? Привычные ответы – развитие капитализма, рост анонимности и отчуждения, модернизация производства и рационализация всех сфер жизни etc. Но для ранней социологии несомненна и иная причина такого качественного скачка – урбанизация. Неслучайно у Тённиса и Зиммеля большие города – воплощение именно общественного, чего-то по самой своей сути противостоящего сообщностному. Следовательно, даже словосочетание «городское сообщество» – это оксюморон, contradictio ad adjecto.
Хотя для многих классиков нашей дисциплины «городское сообщество» – крайне сомнительная номинация, этот концепт прочно вошел в исследовательскую повестку дня благодаря усилиям социологов Чикагской школы [Park, Burgess, McKenzie 1925; Вирт 2016]. Для «чикагцев» город немыслим без сообществ – задача социолога как раз и состоит в том, чтобы
разглядеть в большем образовании (larger entity), называемом Городом, множество групп людей и областей, которые являются результатом непрерывного процесса перемещений и аллокаций; причем каждая из этих областей обладает своим собственным характером и производит своего собственного обитателя. Социолог видит совокупность профессиональных и культурных групп, чьи интересы и характеристики отличают их друг от друга, но которые, тем не менее, осведомлены о своей принадлежности большему единству, называемому городом, и которые участвуют в его жизни [Wirth 1925: 169].
Является ли в такой концептуализации сам город сообществом? Можем ли мы помыслить это «большее образование» как своего рода метасообщество, сообщество сообществ? Нет. Для «чикагцев» города – суть ареалы обитания солидаризированных городских групп, что-то вроде системы координат, в которой городские сообщества могут сосуществовать, сталкиваться и проявлять себя. В отличие от сообщества, город – это предикат, он не имеет самостоятельного онтологического статуса. Городское пространство – биогеоценоз, в котором разные виды пытаются выжить и достигают в итоге некоторого подобия экологического равновесия. В каком-то смысле целое оказывается «меньше» своих частей. В экологической метафорике с «городом в целом» жителей связывают осведомленность и участие: к примеру, они осведомлены о том, что находятся в Санкт-Петербурге, и даже изредка ходят на муниципальные выборы – но живут они именно в Купчино или на Гражданке (причем либо в районе «Гражданки до ручья», либо в «фешенебельном районе Гражданки» – это два различных городских ареала).
У сообщества есть то, чего нет у города, – доверие и ничем не опосредованная солидарность его членов.
Когда-то все жили семьями и бок о бок с соседями, и все тогда знали свой район, потому что они вели в нем, по сути, деревенскую жизнь или что-то вроде того. (В исходной форме социальной практики в старых крестьянских обществах «окружение» сохраняло свой непосредственный характер: не было никаких форм опосредования или, скорее, они оставались отдаленными.) Ограниченная жизнь, но не без своих прелестей: каждый ощущал поддержку и, несмотря на пристальный надзор, мог рассчитывать на то, что ему подадут руку помощи. Это были дни, когда мы говорили или пели ностальгически: «Как прекрасна была моя деревня; мой Париж, наш Париж… Все мы говорили на одном языке, тебя всегда понимали!» Сегодня в Париже, который теперь необычайно разросся, включив в себя многочисленные пригороды, проживает множество людей со всего света: студенты, туристы, те, кто оказывается в нем проездом, и те, кто задерживается в нем на какое-то время, деловые люди и т. д. Вавилонская башня или великий Вавилон?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии