География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи - Эрик Вейнер Страница 19

Однажды я познакомился с экс-кофеманом. Когда-то он выпивал в день по шесть-семь чашек, но потом в нем что-то изменилось – и он завязал. Больше никакого кофе. Только чай. «Кофе помогал мне думать быстрее, но благодаря чаю я стал думать глубже», – сообщил он с убежденностью неофита. Теперь, сидя с дивным чаем в совершенной ханчжоуской чайной, я отчасти понимаю его. А вдруг это объясняет разницу между китайским и западным гением?

Нам на Западе нравится взбадривать себя кофеином: выпил – мысль прояснилась. На Востоке усваивают кофеин медленнее. Все происходит неспешно. И, как я вскоре узнаю, это одно из многочисленных различий между восточным и западным подходом к творчеству.

Кафе называется «Старое место» (Taigu). Старое не в смысле «ветхое и захудалое», а в смысле «прочное», «уходящее корнями в прошлое». И даже столик здесь словно живет в своем особом мире. В соседстве с лампами Тиффани и плюшевыми подушками он приводит на ум один из изысканных железнодорожных вагонов XIX века.

Тем приятнее каждый глоток чая. Чай, как я сказал, гениальный. А я затем и приехал в Ханчжоу: за гением. Запад выдумал это слово и придал ему квазирелигиозный статус, но на само понятие у нас нет монополии. Ароматов гения существует не меньше, чем оттенков счастья или мороженого, и мне не терпится вкусить его китайскую разновидность.

В данный момент меня интересует династия Сун, которая правила с 969 по 1279 г. н. э. Это время ознаменовалось великим расцветом, а столица династии, Ханчжоу, была самым богатым, самым людным и самым новаторским городом мира. В Европе царило Средневековье, европейцы выковыривали вшей из волос – а китайцы изобретали, писали, рисовали и в целом улучшали человеческую жизнь.

Этот золотой век был до мозга костей азиатским: с коллективным гением и постепенным развитием вместо внезапных прорывов. Более того, новшества, что характерно для Китая, прочно опирались на традиции. И все же китайский расцвет был не менее примечательным, чем афинский, хотя и не столь «накофеиненным». То, чего Ханчжоу недоставало в плане философской солидности, он с лихвой восполнял в искусстве, поэзии и особенно технологии. Старый Ханчжоу изменил то, как мы передвигаемся по этому миру (и в переносном смысле, и в буквальном).

Если мы с вами похожи, то вы наверняка в курсе, что китайцы изобрели порох и фейерверк. Но знаете ли вы, что этим дело не ограничилось? Чего только китайцы не изобрели: компас и ксилографию, механические часы и туалетную бумагу (воистину гениальное изобретение!). Колоссальные успехи сделала медицина – политолог Чарльз Мюррей отмечает: «Если бы вы заболели (в XII веке. – Э. В.) и имели выбор, где жить – в Европе или в Китае, – правильное решение было бы только одно».

Китай давал фору Европе почти во всем – в достатке и санитарии, в образовании и грамотности. Китайцы придумали шелк, фарфор и бумажные деньги. Вперед шагнуло мореходство. Пока европейцы пользовались утлыми галерами с веслами, китайцы уже плавали на огромных четырехпалубных судах с водонепроницаемыми переборками. Такие суда имели до двенадцати парусов и могли вместить до пятисот человек. Китайцам же принадлежат некоторые из первых мореходных и астрономических карт. Осваивали они и такую область, как археология. Используя новые печи и гидравлические машины, китайцы научились создавать целый ряд вещей – от более качественного плуга до буддийских статуй.

Правление династии Сун было также временем философского и духовного гения. Благодаря слиянию буддийской и конфуцианской мысли возникла удивительно толерантная атмосфера. Более того, технология, которая существенно способствовала китайскому золотому веку, – ксилография (книгопечатание с деревянных досок) – была разработана в буддийских монастырях. Эти монастыри находились в авангарде книгопечатания. Эпоха оказалась необычайно урожайной и на великих мыслителей. Эти мыслители не знали тоски, характерной для европейской философии. «Нет вещи более чуждой китайскому гению, чем метафизическая боль и тревога», – говорит историк Жак Герне, автор ряда трудов по династии Сун.

Наконец, этот период ознаменовался великим взлетом искусства: стихи и изображения тех времен заполнили многие музеи. Осваивалось искусство беседы. Герне подытоживает: «Это были одни из самых культурных людей, которых когда-либо порождала китайская цивилизация». Да и не только китайская: любая цивилизация. Эпоха династии Сун – это эпоха китайского Возрождения, а Ханчжоу – его Флоренция.

Однако многое теряется в тумане неизвестности. Какой была атмосфера той эпохи? И особенно – почему она исчезла? Каков ответ на «великий вопрос Нидэма»?

Джозеф Нидэм был британским биохимиком и синологом, который в первой половине ХХ века открыл и описал невероятный (и во многом забытый) расцвет древней китайской науки и технологии. А его «великий вопрос» состоит в следующем: почему Китай, в свое время намного обогнавший Запад, утратил лидирующие позиции и столетиями прозябал на задворках?

Смакуя гениальный чай, я обдумываю китайскую загадку. Ясно, впрочем, что от моей головы толку мало: после долгого перелета она соображает неважно. Я прилетел поздно ночью, а ничто так не выбивает из колеи, как приезд за полночь в чужой город. Выйдя из новенького и сияющего здания ханчжоуского аэропорта, я влился в число осоловелых путешественников у стоянки такси, а по пути в город даже проснулся от окружающих видов: ультрасовременная автострада, небоскребы, офисные комплексы. Титанические постройки из стекла и стали. Я так и слышу голоса друзей, которые потратили годы на изучение Китая. «Ты не найдешь прошлого в Китае, – внушали они, – Мао Цзэдун уничтожил его. Только время зря потеряешь». Боюсь, как бы они не оказались правы…

Шофер съехал с автострады, и вскоре мы попали на узкую и извилистую улицу. За поворотом лучи фар выхватили из темноты веселых полуночных гуляк у таверны. А рядом – отблеск лунного света в лужах после ливня. В гуляках и в воде было нечто такое, что на миг ослабило власть настоящего, – и я внезапно перенесся в 1230 г. И это не было игрой ума: на долю секунды я почувствовал ту эпоху. С прошлым так бывает: оно ушло не совсем и может вдруг нахлынуть, явиться нежданным гостем – и ты встречаешь его не с испугом, а как старого знакомого. Настоящее не вытесняет прошлое, а прячет его, подобно свежевыпавшему снегу. Но снег тает – и сокрытое вновь предстает перед нами.

Моя гостиница хорошо маскирует прошлое: с одной ее стороны – контора Ferrari, с другой – Aston Martin. О прошлом тут и не догадаться. Вестибюль Crystal Orange Hotel – это вращающиеся кожаные кресла, хромированное оборудование и репродукции Энди Уорхола на стенах. Персонал одет в черную униформу. Под стать и лица – вежливая современная улыбка. В моем номере есть такие удобства, как автоматические шторы и варианты освещения, причем на пульте помечены возможности: «Нью-Йорк» и «Париж» (разницу я не уловил). Единственная дань старине – аквариум с золотой рыбкой на мини-баре. Может, из-за смены часовых поясов у меня начались галлюцинации, но иногда мне мерещится, что золотая рыбка разговаривает со мной: «Что ты смотришь на меня? Я и сама не знаю, как здесь оказалась…»

Наутро я возвращаюсь в кафе Taigu, заказываю гениальный чай и размышляю: где я уже был? И куда стоит отправиться? Афины и Ханчжоу… Эти очаги гениальности, которые отстоят друг от друга на полтора тысячелетия и на 8500 км, не имеют общих культурных и языковых корней, но чем глубже я копаю, тем больше вижу сходств. Обоим городам повезло с просвещенными правителями: в Афинах был Перикл, в Китае – череда императоров-поэтов. Такое нечасто увидишь. Причем эти властители не были дилетантами – талант налицо: они писали стихи лучше, чем Гарри Трумэн играл на пианино, а Билл Клинтон – на саксофоне. А попутно управляли государством.