Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем - Фил Найт Страница 18

«Адидас», — сказал он. «Да пошел он, этот «Адидас», — сказал я, — ты должен работать на меня, помогать мне продавать эти новые японские кроссовки».

Я дал ему подержать в руках гладкие марафонки «Тайгер», рассказал ему о своей поездке в Японию, о встрече в компании «Оницука». Он согнул марафонку, внимательно осмотрел подошву. «Довольно клевая», сказал он. Он был заинтригован, но — нет. «Я собираюсь жениться, — сообщил он. — Не уверен, что смогу сейчас взять на себя новое предприятие».

Близко к сердцу его отказ я не принял. За многие месяцы я впервые услышал слово «нет».

Жизнь была прекрасна. Жизнь была грандиозна. Я даже завел своего рода подругу, хотя на нее у меня не оставалось много времени. Я был счастлив, счастлив по-настоящему, возможно, как никогда в жизни, но счастье может быть опасным. Оно притупляет чувства. Таким образом, я не был готов к получению того ужасного письма.

Оно было от тренера по борьбе в средней школе — в каком-то богом забытом городке на востоке страны, небольшом городке на Лонг-Айленде под названием не то Массапекуа, не то Манхассет. Я дважды прочитал его, прежде чем понял, о чем оно. Тренер утверждал, что он только что вернулся из Японии, где провел встречу с руководителями компании «Оницука», которые благословили его стать эксклюзивным американским дистрибьютором. Поскольку он прознал, что я продаю обувь с маркой «Тайгер», то считает, что я занимаюсь браконьерством, и требует — приказывает мне! — прекратить это.

Чувствуя, как колотится мое сердце, я позвонил своему кузену, Дугу Хаузеру. Он закончил Стэнфордскую юридическую школу и теперь работал в солидной фирме в городе. Я попросил его разобраться с этим мистером из Манхассета, выяснить все, что можно, а затем написать этому типу письмо, чтобы отцепился. «Сказав что, если конкретно?» — спросил кузен Хаузер. «Что в случае любой попытки вмешательства в дела «Блю Риббон» будут незамедлительно приняты ответные юридические меры», — ответил я.

Моему «бизнесу» было два месяца от роду, и я уже был втянут в юридическую битву? Так мне и надо за смелость назвать себя счастливым.

Вслед за этим я сел и накатал отчаянное письмо в «Оницуку».

Уважаемые господа, я был весьма огорчен, получив сегодня утром письмо от человека, проживающего в Манхассете, штат Нью-Йорк, который утверждает.

Я ждал ответа.

Ждал.

Потом написал вновь.

Нани мо.

Ничего.

Кузен Хаузер раскопал, что мистер из Манхассет был чем-то вроде знаменитости. До того как стать школьным тренером по борьбе, он был натурщиком — одним из тех моделей, которые воплощали образ настоящего Человека Мальборо. Прекрасно, подумал я. Как раз то, что мне надо. Состязание с каким-то мифическим американским ковбоем в том, кто дальше струю пошлет.

Я впал в глубокую депрессию. Я стал таким брюзгой, таким никудышным человеком, чтобы водить со мною знакомство, что меня и подруга оставила. Каждый вечер я сидел с семьей за ужином, ковыряясь вилкой в тушеном мясе с овощами, приготовленными мамой. Затем усаживался с отцом в телевизионном уголке, хмуро уставившись в экран. «Бак, — сказал отец, — ты похож на человека, которого огрели дубиной по затылку. Давай завязывай».

Но я не мог. Вновь и вновь я возвращался в мыслях к моей встрече в компании «Оницука». Управляющие компанией продемонстрировали такое кей, такое уважение ко мне. Они кланялись мне, а я им. Я был с ними откровенен, честен — ну, по большей части. Конечно, «технически» я не был владельцем «бизнеса» под названием «Блю Риббон», но это уже казуистика. Теперь он у меня был, и этот бизнес в одиночку вывел бренд «Тайгер» на Западное побережье США. Он мог бы продавать кроссовки «Тайгер» в десять раз быстрее, если бы «Оницука» дала мне малейший шанс. Вместо этого компания собиралась отсечь меня? Выбросить в пользу этого гребаного «ковбоя Мальборо»?

Приди туда, где ощутим тот вкус.

Ближе к концу лета я все еще не получил ответа от «Оницуки» и уже готов был отказаться от идеи продавать обувь. Но в День труда, однако, я изменил свои намерения. Я не мог сдаться. Пока еще не мог. А в таком случае это значило, что я лечу обратно в Японию. Мне надо было заставить «Оницуку» раскрыть карты и разобраться с ситуацией.

Я обсудил эту идею с отцом. Ему по-прежнему не нравилось мое дуракаваляние с продажей обуви. Но еще больше ему было не по нутру, когда кто-то плохо обращался с его сыном. Он нахмурил брови. «Возможно, тебе стоит поехать», — сказал он.

Переговорил я об этом и с мамой. «Никаких «возможно» здесь быть не может», — отрезала она.

И именно она подвезла меня до аэропорта.

Пятьдесят лет спустя я все еще вижу, как мы направляемся туда в машине. Помню каждую мелочь. Был солнечный, безоблачный день, влажности не ощущалось, температура чуть выше восьмидесяти (по Фаренгейту. По Цельсию — около 28 градусов. — Прим. пер.). Оба сидим, молча наблюдая за игрой солнечных лучей на ветровом стекле. Наше молчание было таким же, каким оно было много раз, когда она отвозила меня на соревнования. Я был слишком занят, пытаясь справиться с нервами, чтобы вести разговор, а она понимала это лучше кого бы то ни было. Она уважала те границы, которые мы очерчивали вокруг себя в кризисные моменты.

Подъезжая к аэропорту, она нарушила молчание. «Просто будь самим собой», — сказала она.

Я выглянул в окно. Быть самим собой. На самом деле? Это что, лучший вариант для меня?

Изучать себя — значит забыть себя.

Я оглядел себя. Одет я был уж точно не так, как если бы я был самим собой. На мне был новый костюм, приличного случаю темно-серого цвета, в руке — небольшой чемодан. В боковом кармане — новая книжка: «Как делать бизнес с японцами». Богу известно, как и где я услышал о ней. Поморщившись, вспоминаю еще одну, последнюю деталь своего гардероба: на мне был черный котелок. Я купил его специально для этой поездки, полагая, что в нем я буду выглядеть старше. На самом деле в нем я казался безумцем. Совсем рехнувшимся. Будто сбежавшим из психушки викторианских времен, прямо типаж с картины Рене Магритта.