О дивный тленный мир - Хейли Кэмпбелл Страница 18

По пути они расстегнули мешок, и жена держала мертвую руку. После двенадцати лет за решеткой к Амадору впервые прикоснулся кто-то из друзей и близких. Рука была еще теплая.

В Техасе было жарко, в хижине — еще жарче. Ник волновался, что альгината мало и он слишком быстро застынет — он может затвердеть даже в миске при смешивании с теплой водой, — поэтому он взял ледяную воду и работал как можно быстрее, одновременно с лицом и рукой, пытаясь опередить воздействие температуры. Когда через полчаса он начал снимать форму, от холодного материала у покойника появилась «гусиная кожа».

Ник выходит из гостиной и возвращается с маской Джона Джо Амадора. Она терракотового цвета и лежит на спине броненосца — символа штата, который его убил. «Он был еще теплый и поэтому, я думаю, казался мне реальнее, — говорит он, вручает мне лицо и садится на диван. — Когда человек две недели как умер, я не чувствую его присутствия, а вот когда он не успел остыть, это почти как если бы душа еще его не покинула, если что-то такое существует». Я провожу пальцами по подбородку Амадора, и ощущение действительно ни с чем не спутаешь. Гусиная кожа умершего — как отброшенный хвост ящерицы, который еще извивается в траве. Как голова мертвой черепахи, стиснувшей челюсти.

«Я разговаривал с ним прямо перед казнью, — добавляет Ник. — Он был на седьмом небе от счастья: “Ух ты! Это вы мне собрались делать посмертную маску? Большая честь, обычно они бывают у королей и все такое. Раньше я считал себя отбросом общества, а теперь вижу, что что-то из себя представляю”».

Когда полицейские в конце концов вломились в переднюю дверь и арестовали отца, Нику было всего шесть лет. Брюс Рейнольдс отправился на 25 лет в одну тюрьму, а Ник попал в другую, школу-интернат. Это был далеко не лучший период его жизни, и больше всего ему запомнилась экскурсия в Уорикский замок, где есть комната, полная портретов Оливера Кромвеля. Его тогда озадачило, что эти изображения совсем не похожи друг на друга. Изобразительное искусство было его любимым предметом, поэтому он задумался о том, с чем это связано. Тогда были хуже художники? Или они, вопреки известной просьбе Кромвеля изображать его с бородавками и прочими особенностями, решили потешить самолюбие заказчика? С этими мыслями он развернулся к выходу и увидел там, на стене, посмертную маску. Она позволила ему самому оценить, где здесь истина.

Десятилетия спустя он листал в родительском доме книгу о скульптуре. Шел 1995 год. Пока отец смотрел по телевизору похороны Ронни Края, Ник углубился в главу про отливку форм — подробную инструкцию о том, как скопировать лицо человека. На фоне мелькали новости. С легендой криминального мира прощались изысканно. Ник знал умершего с детства — для него это просто был папин сосед по камере, которого он видел во время посещений. «Меня буквально потрясло, что на его похороны собралось столько народу, — вспоминает он. — Я подумал, что это занятно: средства массовой информации могут слепить икону из кого угодно, даже из бандита». Преступление, которое совершил его отец, сначала называли просто «налетом на почтовый вагон в Чеддингтоне», пока пресса не раздула из этого сенсацию и не прозвала «Великим ограблением поезда». Они лепили героев из воров. «Это нашло какой-то отклик в моей душе. “С одной стороны, преступников ругают, а с другой — обращаются с ними как со звездами. Почему бы не сделать выставку об этом парадоксе?” — подумал я». Отец, поступки которого не вызывали у Ника ни стыда, ни особенной гордости, составил десятку самых прославленных живущих преступников. Согласно плану, слепки их лиц должны были составить выставку Cons to Icons — «Из пройдох на иконы».

Несмотря на то что исторически посмертные маски связаны с особами королевской крови, их издавна делали и преступникам, пусть и по совсем другим соображениям. В девятнадцатом веке копии голов было неотъемлемым атрибутом френологии — давно опровергнутой дисциплины, занимавшейся определением психологических особенностей и, следовательно, врожденной склонности к насилию и правонарушениям по выпуклостям черепа. В «Черном музее» Скотленд-Ярда — эта коллекция закрыта для посещения и содержит экспонаты, связанные с преступлениями и служившие первоначально для обучения полиции, — хранятся посмертные маски казненных у Ньюгейтской тюрьмы, в том числе женоубийцы Дэниела Гуда и Роберта Марли, забившего дубинкой хозяина ювелирного магазина. Тридцать семь масок — остатки собрания давно умершего френолога — лежат в Университетском колледже Лондона, в одном зале с одетым скелетом Джереми Бентама ^[34]. Неясно, как с ними поступить дальше. На некоторых есть отметины от первых неточных ударов палаческого топора. На других видны следы петли.

Ник, однако, не работал с мертвыми преступниками — на момент его посещения они еще были живы. Собственный отец стал «подопытным кроликом» и даже обжегся кислотой — ему пришлось держать во рту лимон, чтобы изобразить, как он проглатывает целиком золотой поезд. («Папа романтически воображал себя капитаном Ахавом, который подавился Моби Диком».) После этого он полетел в Бразилию отлить маску Ронни Биггса, а дальше чуть не прикончил Безумного Фрэнки Фрейзера. У этого агрессивного гангстера была фирменная пытка: он прибивал жертву гвоздями к полу и вырывал у нее зубы позолоченными плоскогубцами, за что получил прозвище Дантист. Фрейзер не мог дышать через соломинки — нос ему ломали столько раз, что он едва ли выполнял свою функцию. «Я заметил, что у него побелели костяшки пальцев и он начал шататься. Тогда я спросил, как он себя чувствует, но он явно меня не слышал через весь этот гипс на голове. Я запаниковал и все с него снял. Когда я его наконец оттуда достал, он никак не мог отдышаться. Он задержал дыхание, но не поддался, не подал виду! Я подумал тогда, что это кое-что говорит о человеке». Безумного Фрэнки официально признавали невменяемым как минимум три раза, хотя сам он утверждал, что симулировал сумасшествие для смягчения наказания. Ник сделал его скульптуру в смирительной рубашке.

Список возглавлял Джордж Чатем по кличке Картофелина, которого отец считал своим наставником, а газета The Guardian окрестила однажды «Вором столетия» ^[35]. Отыскать его оказалось непросто, а когда Нику это наконец удалось, Чатем уже умер — правда, совсем недавно. Ник связался с его сестрой и попросил разрешения все равно сделать слепок — точно как прижизненную маску, только без соломинок. Переломы носа, если они у него были, уже ни на что не влияли.

Сестра Чатема сочла просьбу странной, но предложила встретиться после обеда в похоронном бюро, чтобы сообщить о своем решении. Вечером того же дня она перезвонила и сказала, что брат улыбается, — он, видимо, примирился с Богом. И она с радостью согласилась, чтобы Ник сделал слепок.