Правила еды. Передовые идеи в области питания, которые позволят предотвратить распространенные заболевания - Говард Джейкобсон Страница 16

Какую же угрозу представляли Хоффман и другие исследователи питания и рака? Я могу представить множество вариантов, основываясь на схожей негативной реакции, которую я получал на протяжении всей моей карьеры. Угрожала ли их точка зрения рынку хирургических услуг, как иногда и моя? [16, 17]. Быть может, точка зрения, склоняющаяся в сторону вегетарианства (хотя и не всегда поддерживающая это движение [2]), вступала в конфликт с социальными нормами и заставляла таких исследователей выглядеть избалованными и пугливыми? Возможно ли, что отчеты о диетах, питании и раке игнорировались и осуждались потому, что хирурги и другие медицинские работники попросту не могли понять сложную проблему питания, в области которой они не получали никакого обучения?

Особенно в отношении Хоффмана: были ли соответствующие отрасли пищевой промышленности возмущены выводом, представленным в восьмом годовом отчете его исследования в Сан-Франциско и говорящего о том, что «основные диетические ошибки современности состоят в чрезмерном потреблении белков и… сахара» [6]? Могли ли повлиять и его взгляды на другие темы? Он выступал и публиковал статьи, поднимая широкий спектр спорных вопросов, в том числе говорил о контроле рождаемости [18], о политике в области общественного здравоохранения [19, 20], о государственном медицинском страховании [21], о расовых вопросах [4, 5] и трудовом законодательстве [21–25]. Раздражал ли он своих коллег на личном уровне, обсуждая какие-либо из этих тем? ^[45] Угрожал ли он предпочитаемому ведомствами методу общения с социумом и тем самым подрывал роль таких учреждений, как Американское онкологическое общество [26, 27] и Кампания Британской Империи по борьбе с раком (BECC ^[46]) [28–30]? Джордж Сопер, управляющий директор Американского онкологического общества, ясно дал понять, как он рассматривает роль онкологических учреждений: он полагал, что их развитием, управлением и информированием должны заниматься только врачи, особенно хирурги, которые должны служить основным (если не единственным) источником информации о раке для общественности ^[47]. Была ли работа Хоффмана проигнорирована потому, что он не был связан ни с одним медицинским учреждением? Был ли статус аутсайдера препятствием для его уважительного восприятия учреждениями, хотя этот статус и давал ему бóльшую свободу исследовать гипотезы, куда бы они ни вели?

Применимы ли аналогичные вопросы к исследованиям рака и здравоохранению в целом в XXI веке?

Я не хочу утверждать, что Хоффман был безгрешен, – опасная ошибка делать из него кумира. Но он представляет собой отличный контраст как для исследователей-онкологов своего времени, так и для современных. В отличие от многих своих коллег, он пришел в область исследований рака с непредвзятыми представлениями о питании.

Во многих случаях Хоффман был очень осторожен, чтобы не придать своим взглядам излишнего значения. Вместо того чтобы утверждать свою правоту, он почти всегда поощрял дальнейшее изучение. В большом исследовании, использующем метод «случай– контроль» ^[48], которое он начал в 1924 году [35] и о котором предоставил отчет в 1937 году [2], Хоффман пришел к выводу, что он не нашел никаких доказательств, подтверждающих влияние употребления мяса на риск развития рака. Это не значит, что он защищает потребление мяса, а свидетельствует о его компетентности как ученого. Около 99 % участников экспериментальной и контрольной групп ели мясо, что, таким образом, ограничивало любые выводы, которые он мог бы сделать в пользу той или иной точки зрения. В некоторых случаях он мог быть чрезмерно консервативен. В 1925 году [36] он сообщал, что современные лечебные процедуры, такие как хирургия, лучевая терапия, а еще ранняя диагностика, были лучшими имеющимися методами борьбы с раком. Такой вывод был основан на имеющихся данных, подтверждающих эффективность конкретных процедур (данные во многих отношениях были неверными, о чем я расскажу в третьей главе). И все же, в отличие от большинства своих коллег, Хоффман не боялся пересмотреть свои взгляды и даже пользу статистики в определенных случаях. В 1927 году он начал сомневаться в собственных взглядах на использование данных о выживаемости при раке для определения эффективности лечения. При изучении статистики из Мексики [37] он был «склонен думать, что довольно распространены ошибки, при которых доброкачественные опухоли диагностируются как злокачественные, но не наоборот».

Если бы не «забывчивость», как бы отнеслись к Хоффману современные учреждения по исследованию рака? Что бы они подумали о его готовности принимать новые взгляды, никогда не спешить с выводами и в целом сохранять непредвзятость? Есть ли что-то в его гибкости, что принципиально несовместимо с убеждениями, которые доминируют в этой области? Вот еще одна причина, по которой мы не должны идеализировать Хоффмана: упомянутые качества – гибкость, непредубежденность и бдительность – всего лишь доказательства компетентности ученого. Они не требуют гениальности или святости. Они должны быть стандартом для всех исследователей. В мире, где гибкость и непредубежденность являются скорее исключениями, чем правилами, не будет плодородной почвы для прорастания истины.

Если уж на то пошло – как бы организации по изучению онкологических заболеваний восприняли коллег и предшественников Хоффмана сегодня?