Мода и гении - Ольга Хорошилова Страница 16

Екатерина, прирожденный политтехнолог, принимала во внимание и особый психологический эффект военной формы. Мундир был «силовой одеждой», убеждавшей быстрее парадного платья и горностаевой мантии. Он устрашал, демонстрировал власть и силу. Задачей новоявленной государыни было не только переманить на свою сторону противников Петра III, но и устрашить тех, кто его открыто поддерживал.

Еще одна причина, почему царица выбрала офицерскую форму, заключалась в том, что она в дни переворота должна была с молниеносной быстротой реагировать на происходившие события и оказываться именно там, где нужно. Мчаться галопом в дамских нарядах было неуместно и неудобно. Военное платье, которое она полюбила еще в 1750-е годы, оказалось самым подходящим.

У кафтана лейб-гвардии Семеновского полка интересная судьба. В 1763 году его вернули прежнему владельцу, Александру Талызину, успевшему за год получить чин гвардии поручика и стать камер-юнкером, обласканным двором и властью. Екатерина никогда не забывала тех, кто ей помог взобраться на трон. Позже кафтан хранился в семье Апраксиных, потомков Талызина. К его верхней петлице кто-то приколол забавную записку о том, что он был «надеван» Екатериной, когда она «ехала на правительство». Однако в конце XIX века записка исчезла, а вместе с ней и Андреевская лента. И в 1902 году последние представительницы рода, сестры Талызины, проживавшие в селе Денежникове, торжественно передали мундир славного предка в музей лейб-гвардии Семеновского полка. Во время Гражданской войны офицеры белой армии перевезли кафтан за границу. Гораздо позже его обнаружили в Польше и передали в собрание российского Государственного исторического музея.

***

В июне 1762 года, совершив переворот, Екатерина стала всеми признанной императрицей. Но даже в новом статусе она продолжала любить маскарады и шутливые переодевания. В начале 1763 года по-юношески резвилась на рождественских балах, доставляя себе, как и прежде, «минутку развлечения и веселья». На один из них отправилась в настоящем военном мундире, впрочем, неизвестно, какого именно полка. Заметно раздобревшей императрице сложно было выдавать себя за юношу-гвардейца (как она делала раньше). Поэтому на кафтан она накинула домино, чтобы скрыть дамские округлости фигуры.

Екатерине Алексеевне вполне удалось это перевоплощение, никто, даже самые близкие придворные, не догадались, кем был ловкий молодой человек в маске, плаще и мундире. Вдохновленная костюмным успехом, императрица осмелилась на большее — закрутила интригу с молодой особой. Об этом сообщила в «Записках»:

«Княжна (Анастасия Долгорукова. — О. Х.), прошед мимо, оглянулась. Я встала и пошла за ней; и паки пришли к танцевальному месту… Она оглянулась и спросила: „Маска, танцуешь ли?“ <…> я сказала, что танцую. Она подняла меня танцевать, и во время танца я подала ей руку, говоря: „Как я счастлив, что вы удостоили мне дать руку; я от удовольствия вне себя“. Я, оттанцевав, наклонилась так низко, что поцеловала у нее руку. Она покраснела и пошла от меня. Я опять обошла залу и встретилась с ней; она отвернулась, будто не видит. Я пошла за ней. Она, увидя меня, сказала: „Воля твоя, не знаю, кто ты таков“. На что я молвила: „Я ваш покорный слуга; употребите меня к чему хотите; вы сами увидите, как вы усердно услужены будете“. Усмехнувшись, она отвечала: „Ты весьма учтив, и голос приятный имеешь“. Я сказала: „Все сие припишите своей красоте“. На сие она мне говорила: „Неужели что я для вас хороша?“ „Беспримерна!“ — вскричала я. „Пожалуй, скажи, кто ты таков?“ <…> „Я ваш“. „Да, это все хорошо; да кто ты таков?“ <…> „Я вас люблю, обожаю; будьте ко мне склонны, я скажу, кто я таков“. „О, много требуешь; я тебя, друг мой, не знаю“. Тут паки кончился наш разговор; я пошла в другие комнаты, а княжна пошла со своей компанией».

История в духе рококо, а потому не стоит воспринимать ее слишком серьезно. Екатерина II была плоть от плоти века осьмнадцатого, в котором неожиданно брошенная шутка значила больше, чем увесистый теоретический трактат. Все вельможи шутили, все носили маски, имели самое галантное (согласно сценарию) обхождение и неплохо играли роли. Екатерина была актрисой самого сложного, политического жанра. Прекрасно разбиралась в театральном искусстве, обожала комедии и сочиняла пьесы. Кому, как не ей, было разыгрывать придворных, искусно водить дам за фарфоровые носики.

Судя по документам и мемуарам, императрица надевала мундир на маскарад всего несколько раз. Военный костюм должен был оставаться символом ее государственного служения, близости войскам, которые она, подобно Елизавете Петровне, баловала и которым щедро покровительствовала. Послушная и беззаветно преданная армия — один из столпов императорского правления. Это Екатерина понимала, а потому превращать офицерские мундиры в маскарадную шутку справедливо сочла неправильным.

В форме императрица появлялась во время полковых праздников, парадов, торжественных выходов и выездов, на богослужениях и учениях, в дни тезоименитств, коронования, орденских праздников. В армейском кафтане, верхом на игривом жеребце отправлялась в военный лагерь и там «изволила смотреть до окончания военную экзерцицию, а после — атаки». В мундире пехотной гвардии «изволила подняться до рекогносцирования лагеря и пробыть при воинских онаго действия до десятого часа». В платье по форме артиллерии «смотреть изволила в подзорную трубу обоих корпусов примерную баталию», расположившись на занятых пехотой высотах. В дни флотских праздников и спуска на воду кораблей, а также посещая Адмиралтейство, Екатерина Алексеевна носила «дамский кафтан морского флота». 29 августа, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, в храмах по традиции проходили панихиды по убиенным воинам, на которых следовало быть в траурных одеждах. Но в начале 1770-х, говорят камер-фурьерские журналы, императрица завела обычай присутствовать на службе в военном платье — «длинном гвардейском зеленом мундире» или «армейском зеленом дамском мундире».

В ее гардеробе хранились десятки разнообразных видов военной одежды, и в начале 1760-х императрица, скорее всего, носила и мундиры, и женские платья, скроенные по форме полков. Но в 1770-е годы, когда талия раздалась и фигура утратила былое очарование, мужские костюмы оказались не впору, да и не по возрасту. Екатерина стала носить платья «по форме». Первое было сшито еще в 1763 году по образцу лейб-гвардии Преображенского полка. Верхнее, из зеленого шелка, напоминало кафтан: распашное, с небольшим воротничком, обшлагами, хотя и чересчур манерными, скроенными узкими и высокими, до локтя. Его дополняли круглые медные пуговицы, широкий золотой галун по бортам, воротнику, обшлагам. В целом это была офранцуженная, будуарная и тем не менее весьма точная копия офицерского обмундирования лейб-гвардии Преображенского полка образца 1763 года.

В то время офицеры-преображенцы, семеновцы и измайловцы носили одинаковую форму, но с одним важным отличием: золотые галуны первого полка нашивались у борта кафтана и камзола. Семеновцев узнавали по галунам, пришитым к бортам половиной внутрь, на подкладку. Измайловцы имели такие же, но подшитые внутри, между сукном кафтана и подкладкой. Поэтому отличить офицеров двух вторых полков было очень непросто даже самим гвардейцам. Эту особенность распределения галунов учитывали портные, когда «строили» императрице военные платья.