Мозг и тело. Как ощущения влияют на наши чувства и эмоции - Сайен Бейлок Страница 15

Глядя на губчатое тело асцидии, трудно поверить в то, что это существо относится к типу хордовых, который включает в себя представителей животного мира со спинным мозгом, таких как рыбы, птицы, пресмыкающиеся и люди. Но в отличие от других животных своего типа, асцидии не сохраняют свой головной и спинной мозг навсегда. Они «держат» их лишь до тех пор, пока те им нужны.

Свой жизненный цикл асцидия начинает в виде личинки, похожей на головастика. На этом этапе у нее есть спинной мозг, который связан, с одной стороны, с простым глазом, а с другой – с хвостом, необходимым маленькому существу, чтобы плавать. Еще у него есть примитивный мозг, который помогает определять направление перемещения в воде. Подвижность асцидии, однако, сохраняется недолго. Как только она находит подходящее для себя место, к которому можно прикрепиться – будь то борт лодки, подводный камень или дно океана, – асцидия с него больше не сдвинется. И как только она перестает двигаться, ее мозг абсорбируется телом. Постоянная «привязанность» асцидии к «дому» делает ее спинной мозг и нейроны, контролирующие движение, излишними. Так зачем их сохранять?! Мозг – энергозатратный орган, его поддержание обходится дорого, даже для асцидии. А потому, как только у нее начинается оседлая жизнь, она в буквальном смысле слова съедает свой мозг.

Многих психологов вполне устраивает концепция о функциях мозга, в соответствии с которой он дан человеку для того, чтобы тот думал и чувствовал. Однако жизнь асцидии подсказывает нам, что изначально мозг у живых существ появился с другой целью – управлять движением. Нейрофизиолог и инженер Дэниел Уолперт, профессор Оксфордского университета и лауреат знаменитой премии Golden Brain, в своем недавнем выступлении на конференции TED[8]сказал: «У нас имеется мозг только по одной-единственной причине, а именно чтобы производить сложные и адаптируемые движения. Нет других причин для существования нашего мозга»{59}. Одновременно сегодня многие стали понимать, что наши действия и мышление в гораздо большей степени взаимосвязаны, чем было принято считать ранее. Участки мозга, организующие древнейшую функцию, свойственную человеку, а именно функцию навигации в окружающем мире, а также те участки, которые отвечают за новейшие функции, такие как чтение или выполнение математических операций, не действуют независимо друг от друга. У них есть масса возможностей взаимодействовать и влиять друг на друга. Нередко эти функции выполняются одними и теми же долями мозговой ткани.

Во все времена было принято, даже модно, сравнивать мозг человека с самым сложным устройством современности. Сто лет назад таким устройством был телефонный коммутатор, который использовался для соединения телефонных линий, и делалось все вручную. Если сравнить мозг с коммутатором, то можно сказать, что невральная «телефонная сеть» младенцев ограничена: в ней осуществлены всего несколько соединений, чем и объясняется то, почему малыши так мало знают и мало могут. По мере взросления количество линий увеличивается, мозг начинает осуществлять более разнообразные соединения, и ребенок учится выполнять все более сложные движения.

В наши дни мозг человека чаще всего сравнивают с компьютером, «железо» которого весит примерно полтора килограмма и в котором каждый запускает свой комплект программ. Однако в такой аналогии есть одно уязвимое место. Дело в том, что большинство программ можно запускать практически на любой платформе. Если смотреть на мозг как на компьютер, управляющий процессом подключений и взаимодействий, то получается, что тело и телесный опыт ничего не значат в этом процессе и их можно приравнять к технической поддержке. В таком случае мышление сводится к языку программирования, к манипуляции символами по определенным правилам, выполняемой нашим «железом», которое не способно ни на что повлиять.

Нигде сравнение мозга с компьютером не встречают так тепло, как в мейнстримовской западной образовательной системе. Хотя информацию мы получаем по пяти разным каналам – зрение, слух, обоняние, вкус и осязание, – специалисты сферы образования склонны описывать хранилище этой информации как нечто абстрактное, никак не связанное с органами чувств, которые по меньшей мере помогли загрузить в жесткий диск мозга все эти данные. Планы уроков составляются так, как будто ученики приклеены к партам. Наглядные пособия, такие как кубики, с помощью которых можно объяснять детям математику, – страшный дефицит, а пособий для уроков чтения вообще днем с огнем не найдешь. Школьники «прикованы» к партам, как к месту отбывания наказания.

Такая стационарная модель образования контрпродуктивна, потому что человеку намного проще учиться через движение и взаимодействие с людьми и предметами в среде. Возьмем, к примеру, язык. Младенцы начинают свое знакомство с языком именно в интерактивной среде. Мама, взяв мобильный, может подать его малышу и произнести «телефончик» или же дать в руки ребенку емкость с детским питанием и сказать «бутылочка». Большинство слов, усваиваемых малышами, непосредственно связаны с объектами, к которым они относятся. При этом дети довольно часто имеют возможность подержать в руках те предметы, названия которых узнают. Но на уроке в классной комнате учитель не связывает то, о чем он говорит детям, с материальным миром. Даже тогда, когда пользуется книжками с картинками, он настолько сфокусирован на звучащем слове, что редко указывает на картинку с изображением объекта, о котором рассказывает. Читать детей учат в какой-то упрощенной, выхолощенной манере, лишенной динамичного интерактивного контекста, являющегося нераздельной частью процесса изучения языка.