ПРАВДА. Как политики, корпорации и медиа формируют нашу реальность, выставляя факты в выгодном свете - Гектор Макдональд Страница 14

Я работал с одним из крупнейших подразделений компании Ericsson — помогал подготовить персонал к этому трудному преобразованию. Лучшим подходом, как мы решили, будет представить компанию пионером и новатором. Ericsson можно охарактеризовать через многие другие черты, но, выбирая предприимчивость и прогрессивность, мы надеялись побудить людей принять новые трудные задачи и не сопротивляться необходимым изменениям в образе компании и направлениях ее работы. Чтобы закрепить за технологичной и футуристичной компанией репутацию первопроходца, мы обратились к истории.

Мы вспомнили, что ее основатель, Ларс Магнус Эрикссон, начал конструировать телефоны в 1878 г., задолго до того, как широкая публика узнала о телефонной связи. Эрикссоновский коммутатор на 500 номеров, заработавший в 1923 г., соединял абонентов из разных точек мира. Первую систему современной мобильной телефонной связи Ericsson запустил в 1981 г. Erlang, язык программирования, изобретенный в 1986 г., сегодня используют WhatsApp, Facebook и Amazon, а еще на его базе функционируют миллионы смартфонов. Ericsson либо разработал, либо выпустил на рынок стандарты GSM 2G, 3G и LTE 4G. Инженеры Ericsson в 1998 г. изобрели технологию Bluetooth.

Высвечивая отдельные моменты истории компании, мы сумели показать, что Ericsson — настоящий первопроходец в области технологий и готов к любым новым приключениям на неизученных территориях.

Но в то же время перед компанией стояла и другая, более хитрая задача. Одним из крупнейших рынков сбыта у нее была Россия, а эта страна недавно вступила в конфликт с Европейским союзом, оккупировав Крым, развязав войну на востоке Украины и предоставив оружие, которым был уничтожен пассажирский самолет Malaysia Airlines. Хотя ЕС ввел против России санкции в банковском секторе, энергетике и военной сфере, торговля в области телекоммуникаций под ограничения не подпала. Однако российские мобильные операторы опасались вкладываться в длительное сотрудничество с европейским провайдером (вероятность ухода из страны его китайского конкурента Huawei была гораздо меньше). Компании нужно было показать российским потребителям и наемным работникам, что она решительно заинтересована сохранить этот рынок.

Чтобы это прозвучало убедительно, мы вновь обратились к истории. Компания Ericsson начала торговать с Россией более 130 лет назад: она поставляла оборудование для царского министерства почт и телеграфов и построила завод в Санкт-Петербурге. В начале XX в. российский рынок показывал больший потенциал роста, чем шведский, и Ларс Магнус Эрикссон даже подумывал перенести главную контору компании в Санкт-Петербург. Он продолжал вести дела с Россией несмотря на революцию 1905 г., Русско-японскую войну, Первую мировую и морскую блокаду. У этой шведской компании глубокие корни в России. Временный политический спор не станет помехой для долговременного сотрудничества с великой страной, где живет более 140 млн человек.

Так для одной из крупнейших компаний, сегодня создающих будущее, ценнейшим активом оказалась история. Это неполная история — мы не упомянули, что Ericsson, как и большинство иностранных компаний, после большевистской революции изгнали из России и что завод в Петербурге национализировали без всякой компенсации — тем не менее вековые связи с Россией помогли Ericsson упрочить взаимодействие с этим важнейшим рынком.

Большая миска конкурентных правд

Мой школьный учитель однажды сравнил историю с миской спагетти. Множество макаронин, спутавшихся в один ком, сказал он. Историки выбирают нить за нитью и вытягивают их по одной, чтобы получить цельную картину прошлого. По-моему, это отличное сравнение. Каждая макаронина — конкурентная правда: тянешь за одну, и это определяет твое ви́дение прошлого, а оно, в свою очередь, будет диктовать тебе поведение в настоящем.

Важна история не только государств и корпораций. Кто не пытался перетолковать историю личных отношений или спора? Наше понимание событий прошлого серьезно влияет на настоящее и будущее. Прошлое формирует нашу индивидуальность. Задает образ мысли.

Но история может быть перепутанным комком спагетти с тысячами отдельных нитей. Даже если мы не преследуем никаких особых целей, все равно нужно выбирать что-то из широкого спектра представлений о прошлом, потому что ни одна хроника не охватит всех людей, все действия, подробности и внешние факторы, способные повлиять на наше прочтение истории. Манипуляторы зачастую предлагают весьма искаженные образы прошлого, рассказывая лишь об одной нити, которую они вытянули на свет.

Одну вещь о нескольких последних тысячелетиях мы знаем точно: мужчин и женщин на земле всегда было примерно поровну. Но из книг по истории такого не заключишь. Кроме Жанны д’Арк, Анны Болейн, Елизаветы I, Флоренс Найтингейл, Марии Кюри и еще нескольких редко вспоминаемых фигур, вся традиционная историография — о мужчинах. И не то чтобы историки намеренно исключали женщин из хроник (хотя некоторые и могли) — они просто не считали их равноценными мужчинам — правителям, полководцам, зачинщикам смут. То же можно сказать и о большинстве обычных людей: их судьбы и дела редко попадают в историческую хронику, даже если остаются письма, дневники, записи. Возможно, вы заметите, что в этой главе упоминаются сплошь войны и сражения — войны привлекают гораздо больше внимания историков, чем мирные годы.

Припомните историю хорошо вам известного места или компании, и вам тоже придется выбросить бóльшую часть составляющего ее материала. Просто нет времени рассказывать о каждой встрече и каждой сделке или отчете, каждом успехе и неудаче, разладе или замысле — даже если вы все это способны вспомнить. Поэтому вы естественным образом отбираете и этим отбором задаете характер хроники.

А если у вас есть какие-то задачи в настоящем, тогда измененное прошлое может принять практически любые формы.

Слава в унижении

Давайте посмотрим, насколько по-разному США, Великобритания и Китай воспринимают свои исторические неудачи — падение Сайгона, Дюнкеркскую операцию и «век унижения».

30 апреля 1975 г. американского посла в Южном Вьетнаме эвакуировали вертолетом с крыши посольства, спасая от вступающих в Сайгон солдат Вьетконга. Вьетнам стал для США досадной обузой еще до падения Сайгона. Беспрецедентный масштаб освещения событий, выразительные фотографии, в том числе кадры самосожжения монаха, казней, расправы в Сонгми и ребенка, обожженного напалмом, заставили многих американцев усомниться в этичности этой войны. Одни называли солдат детоубийцами. Другие приходили в отчаяние от неспособности армии одолеть заведомо слабого врага. До Вьетнама Соединенные Штаты не проиграли ни одну войну.

Обнародованные в 1971 г. документы Пентагона, изобличавшие армию в секретных бомбардировках Камбоджи и Лаоса, по словам газеты The New York Times, показали, что администрация президента Джонсона в годы войны, унесшей жизни почти 60 000 американцев, «систематически лгала не только народу, но и конгрессу»¹¹. Телеведущий Дик Каветт назвал Вьетнамскую войну «кошмарным, ужаснувшим весь мир случаем преступной политической некомпетентности и безответственности»¹².