История городов будущего - Дэниэл Брук Страница 14

Шанхай по-китайски означает «над морем»¹; считается, что имя городу дал один из императоров монгольской династии XIII века. Император имел в виду географическое положение города, раскинувшегося на высоком берегу реки Хуанпу, притока Янцзы, всего в нескольких километрах от дельты, где Янцзы впадает в Восточно-Китайское море. Но в этом имени отразилась и более глубокая, пусть и менее очевидная суть: находясь на пересечении бесчисленных торговых путей крупнейшего водного пространства планеты, Шанхай царит над Тихим океаном. Если география – это судьба, то город, расположенный в месте, где Янцзы впадает в океан, – у ворот, связывающих с миром десятую часть человечества, – по праву должен быть одним из важнейших мегаполисов планеты.

Едва увидев Шанхай, чиновник британской Ост-Индской компании Хью Линдсэй немедленно оценил его потенциал. Во время первого визита в 1832 году Линдсэя впечатлили сотни джонок, лавировавших по Хуанпу, – некоторые из них приплыли аж из Сиама. В те годы Шанхай являлся провинциальным торговым центром и его 200-тысячное население родом со всех концов Китая теснилось внутри небольшого кольца городских стен, но он вовсе не был той рыбацкой деревушкой, о которой так любили вспоминать склонные к самовосхвалению западные империалисты². Тем не менее Линдсэй совершенно верно подметил, что город может занять куда более важное положение. Огромные пространства Азии, ее население и природные ресурсы таковы, рассуждал он, что Шанхай способен отодвинуть на второй план даже величайшие портовые города Европы – Ливерпуль и Амстердам. «Выгоды, которые иностранцы, и в особенности англичане, могут приобрести от свободной торговли с этим городом, не поддаются исчислению»³.

От британского чиновника не укрылась трагическая ирония географии: потенциально величайший портовый город мира располагался в самом обособленном и ксенофобском государстве на планете. Китайская империя не проявляла никакого интереса к торговле с ведущими странами мира. Когда-то китайцы бороздили океаны – еще в начале XV века мореплаватель Чжэн Хэ совершил несколько морских походов до Индии и Ближнего Востока; по сравнению с его флотом, три шхуны Колумба выглядели просто несерьезно. Однако к XVIII столетию империя полностью замкнулась в себе. Не желавшие видеть дальше собственного носа императоры закрыли самые передовые в мире верфи в Нанкине. Юношей, лучше всех сдавших государственные экзамены, заставляли зубрить канон герметичных конфуцианских текстов, а не отправляли на поиски новых технологий или частей света. В китайской системе толковые братья, сумевшие сдать экзамен, устанавливали правила для тупых братьев, которые вынуждены были зарабатывать себе на жизнь, занимаясь реальным делом. Внутренняя торговля жестко регулировалась императорской бюрократической машиной, а международная почти отсутствовала.

Британия изо всех сил искала новые рынки сбыта своих промышленных товаров, но китайцы ничего не хотели покупать. «У нас есть все, – сообщил император Цяньлун британскому послу, прибывшему к его двору в 1793 году. – Необычные или диковинные предметы не представляют для меня ценности, и я не вижу применения товарам вашей страны. Наша жизнь ничем не напоминает вашу»⁴. Единственным товаром, который британцы смогли успешно сбывать в Китае, оказался опиум. Этот наркотик, производившийся в принадлежащей им Индии, вызывает физическую зависимость и разрушает личность пристрастившихся к нему людей.

В начале XIX века те немногие торговые связи, которые император разрешил наладить с Западом, поддерживались через Кантон (ныне Гуанчжоу) в дельте Жемчужной реки, на полторы тысячи километров южнее Шанхая. Кантон издревле был воротами Китая. В Средние века сюда заходили арабские торговые суда. С подъемом Европы сначала португальцы, а затем голландцы, британцы, французы и американцы тоже стали торговать с Китаем через Кантон: сюда везли опиум, отсюда чай.

Европейские торговцы жили в Кантоне под строгим контролем. Поскольку китайцы считали себя единственным цивилизованным народом на земле, императорские законы предписывали пристально следить за иностранцами, чтобы они не развращали местное население своими варварскими нравами. Монопольное право на торговлю с ними принадлежало дюжине назначенных императором китайцев. В обмен на эту привилегию кантонские купцы – известные как гильдия «Гунхан» – обязались контролировать поведение иностранцев и собирать с них таможенные пошлины. Таким образом, даже просто соприкасаться с варварами могли только члены «Гунхана»; от соблюдения этого карантина зависела судьба самой человеческой цивилизации.

Каждый из купцов гильдии соорудил торговый дом на берегу Жемчужной реки, примерно в двухстах метрах от города. Во время летнего торгового сезона река заполнялась кораблями, а склады товарами. Богатеющие за счет прибыльной коммерции торговые дома вскоре превратились во внушительных размеров здания, над которыми развевались флаги разных иностранных держав; на их просторных верандах мокрые от жары европейцы искали спасения от субтропического климата Южного Китая. Когда наступал период муссонов, торговый сезон заканчивался и иностранцам надлежало покинуть Китай, отплыв если не домой, то по крайней мере в близлежащую португальскую колонию Макао.

Европейцы ворчали из-за такой политики китайского правительства, но деньги были хорошие и недовольство они держали при себе. Все изменилось в 1839 году, когда император запретил продажу опиума, который он совершенно справедливо считал угрозой здоровью нации и причиной экономического упадка Китая. Пекинские власти назначили в Кантон нового решительного губернатора, которому было предписано пресечь наркоторговлю. Британские поставщики и их союзники в палате общин пришли в ужас – если Китай прекратит закупать единственный товар, которым британцы смогли его заинтересовать, Британию ждет жуткий внешнеторговый дефицит. Им удалось пролоббировать силовое решение вопроса: три года королевский военно-морской флот при поддержке торговых кораблей сражался с далеко уступавшими ему китайскими силами. В 1842 году император запросил мира и подписал Нанкинский договор. Это был первый в череде так называемых «неравных договоров», по которым император сохранял трон, но делал все большие уступки западным державам. Переговоры проходили в нанкинском храме, посвященном мореплавателю Чжэн Хэ, а сам договор был подписан на борту новейшего британского крейсера – и то и другое было болезненным напоминанием о саморазрушительном изоляционизме, который в итоге привел Китай к военной катастрофе и череде унижений. По условиям договора для внешней торговли открывались пять китайских портовых городов. Среди них был и Шанхай.

Императорский переговорщик убедил своего государя, что хотя «притязания иностранцев и впрямь чрезмерны… главное для них – это доступ к портам и торговые привилегии. Тайных планов они не строят»⁵. Сложно представить себе более ошибочное суждение. Относительно Шанхая у европейцев была по настоящему смелая мечта: они задумали исправить ошибку природы, поместившей величайший порт мира в наименее заинтересованную в торговле империю. Для этого нужно было отобрать Шанхай у Китая и построить на его месте западный город, который принадлежал бы Дальнему Востоку лишь по стечению географических обстоятельств. Сначала предполагалось, что город должен был копировать Париж и Лондон, потом Чикаго и Нью-Йорк – но и это было еще не все. Западные торговцы, поселившиеся в Шанхае, физически должны были находиться в Китае, но вот юридически – в Европе или Америке.