В погоне за Солнцем - Ричард Коэн Страница 13

С одной стороны, люди умоляли светило, чтобы оно проявляло благосклонность… С другой стороны, солнцу бросался вызов и выражалось недоверие. Один из последних ритуалов проявлялся в безумной пляске, длившейся до конца дня, несмотря на полное истощение исполнителей. Арапахо называли этот ритуал “партия, сыгранная против солнца”, а гро-вантры – “танец против солнца”. Люди хотели одержать победу над небесным светилом, которое, распространяя свое тепло все предыдущие дни, пыталось помешать проведению церемонии. Таким образом, индейцы видели в солнце двойное существо: необходимое для жизни человеческого рода, но вместе с тем и угрожающее своим жаром и затяжной засухой ^[59].

Окипа, танец-ритуал индейцев манданов, изображенный Джорджем Кэтлином. Последний чистокровный мандан умер в 1971 году (© The Library, American Museum of Natural Histor)

Сам танец начинался на восходе и длился пять дней. В первое утро участники танца, около пятидесяти крепких мужчин, раскрашивают тело разными цветами: красный – как заход солнца, синий – как небо, желтый – как молния, черный – как ночь, часто фигурирует изображение цветка подсолнечника. Каждый одет в накидку из кожи оленя или антилопы, на запястьях и щиколотках полоски из кроличьего меха, пушистое перо в волосах, в зубах свисток из орлиного крыла, украшенный иглами дикобраза, бисером и орлиными перышками. Участники церемонии окружают фаллический столб и приветствуют солнце ударами в бубны и громким пением. Не сводя глаз с великого светила, они танцуют на цыпочках. Чтобы “участвовать во вселенском возрождении жизни, проливая свою кровь во благо жизни”, они двести раз хлестали себя по рукам и ногам и подвешивали себя на двадцатисантиметровых деревянных спицах, которые kuwa kiyapi (жрецы) продевали сквозь мягкую ткань в области ягодиц или плеч. Спицы были привязаны к центральному столбу посредством плетей из сыромятной кожи, которые натягивались таким образом, чтобы участник мог достать до земли только кончиками пальцев. Некоторые подвешивались вниз головой, свисая подобно мертвым, – тяжелейшее испытание (ему подвергался Ричард Харрис в голливудской версии этой церемонии в фильме “Человек по имени Конь”, 1970). Вопросом чести для каждого участника было сохранять безмолвие, не издав ни одного звука боли. Подбадриваемые соплеменниками, эти храбрецы держались до последнего, пока не теряли сознание или не срывались с привязи, освобождаясь тем самым от своих обетов и показывая готовность к страданиям. Освободившись, танцор после определенной паузы мог выкурить трубку (“раздвинуть облака”), насладиться парной баней и, наконец, напиться и наесться (традиционным собачьим супом и бизоньим мясом) на торжественной трапезе.

По меньшей мере у десяти племен использовались основные элементы этого ритуала, остальные выполняли церемонию без пролития крови. Стороннему наблюдателю такое членовредительство могло показаться чудовищным (иезуиты, стремившиеся к обращению индейцев-язычников, обличали их особенно жестоко). Однако историк Джозеф Эпес Браун, который в сотрудничестве с вождем индейцев лакота Черным Лосем написал апологетическое произведение The Sacred Pipe (1948), сравнивает солнечный танец с индуистскими медитативными техниками, а сам солнечный столб – с распятием, проводя параллель между страданиями танцоров и особенно тяжелыми формами христианской епитимьи. “Когда мужчина в этой страшной церемонии привязан к Центральному Древу собственной плотью, – пишет Браун, – или женщины приносят в жертву куски плоти, вырезанные из собственных конечностей, жертвоприношение через страдание нужно, чтобы весь мир и все живые существа могли жить, чтобы жизнь возродилась, чтобы человек мог стать самим собой. Солнечный танец, таким образом, не является торжеством человека во имя человека; это чествование жизни как таковой и источника этой жизни, чтобы жизнь могла продолжаться, а круг стал циклом ^[60].

В своем эмоциональном рассказе об индейцах кайова One River этнолог Уэйд Дэвис пишет, что солнечный танец был “без сомнения, самым значительным религиозным событием в их жизни. Это было празднование войны, момент духовного обновления, время, когда все племя прикасалось к божественной сущности Солнца” ^[61]. Но самому танцу угрожало присутствие белого человека. Ночью 13 ноября 1838 года в небе над прериями вспыхнул невиданный метеоритный дождь, что всполошило все племя и заставило старейшин предсказать скорый конец света. Это предсказание в точности исполнилось для мира кайова. Их первая встреча с белыми солдатами состоялась следующим летом, а уже к 1890 году администрация Восточного побережья полностью запретила солнечные танцы ^[62].

В конце своего труда по истории лакота-сиу Клайд Холлер задает простой вопрос: “Почему они до сих пор танцуют солнечный танец?” Среди прочего он называет следующую причину: “Участие в солнечном танце дает чувство силы, религиозный экстаз, погружение в суть религии, выстроенной вокруг силы. Солнечный танец развеивает все возможные сомнения в существовании божественной силы жгучим эмоциональным катарсисом” ^[63]. Он мог бы упомянуть также и физический катарсис. Танец высвобождает иррациональное и вольное, включая и сексуальное раскрепощение и оргиастические крайности. В “Рождении трагедии” Ницше противопоставляет дионисийскую природу танца его аполлоническим составляющим – балансу, смыслу, дисциплине. Вашингтонские бюрократы не были первыми: протестанты времен Тюдоров и якобитской Англии, инквизиторы южной Франции, конкистадоры, жестоко покорившие Южную Америку, гауляйтеры НСДАП – все пытались ограничивать солярные ритуалы и если не прямо ставить их вне закона, то хотя бы контролировать.