Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - Камин Мохаммади Страница 12

Итальянцы низко поклонились, при этом Гвидо взял мою руку и поцеловал ее.

– Ешь сейчас же, остынет – будет невкусно! Мы сами найдем дорогу. – С этими словами замечательные водопроводчики оставили меня с тарелкой домашней пасты, ожившими батареями и моей подругой, с которой мы никогда в жизни столько не смеялись.

Спустя несколько вечеров я решила попробовать приготовить соус самостоятельно. В целом вышло сносно, во всяком случае после чуть не разгоревшегося пожара – я слишком долго продержала масло на плите. Когда я бросила помидоры, взметнувшееся пламя едва не подпалило мне брови. Выключив конфорку, я потушила кастрюлю чайным полотенцем. Открыв окна, чтобы проветрить кухню, и вытерев масляные брызги, я довела до ума соус без приключений и даже умудрилась не переварить пасту. Гвидо научил меня, что она должна быть al dente – то есть «на зубок».

И хотя мне целую неделю пришлось подводить подпаленную левую бровь карандашом, это ничуть не умаляло гордости за первое самостоятельно приготовленное итальянское блюдо.

Я стояла у прилавка Антонио словно вкопанная, посреди толчеи рынка Сант-Амброджо, и слушала лекцию о разных сортах помидоров. Теперь я уже не могла жить без брускетты и pasta al pomodoro ^[28] и пришла к Антонио в поисках знаний о предмете своей новой любви. Этот день принес мне много открытий: продолговатые «сан-марцано», похожие на капельки «рома», маленькие алые «пачино», словно рубиновые ягоды на стебле, ярко-красные «даттерини», миниатюрные сливовидные помидорки, желтые томаты-груши, похожие на маленькие горящие лампочки. И еще были огромные, с мою ладонь, круглые, блестящие и мясистые, с бороздками, иногда зелеными, помидоры «бычье сердце» – те самые, что покорили меня в первый день. Был даже один синий, который Антонио представил мне с такой гордостью, будто вырастил его лично.

Я приходила сюда каждое утро, покупала овощей ровно на два дня, чтобы они были как можно свежее, как и советовал Антонио. Мне это нравилось – не только свежие овощи, но и сама прогулка, движение и даже планирование того, что я буду есть. Дни теперь пролетали быстрее, и даже депрессия мало-помалу стала отступать.

Перво-наперво Антонио объяснил: слово nostrale означает, что передо мной продукт местного производства (от слова «наш»), а не привезенный с другого конца света.

– Э… – Антонио изобразил летящий самолет. Шарф его развевался на ветру, когда он с раскинутыми в стороны руками планировал вокруг своего прилавка. – После четырнадцати часов на самолете я – труп, а представь, каково фруктам! – Он выразительно всхрапнул.

К тому времени у нас сформировался особый язык – смесь английского, итальянского и жестов, которые я улавливала на инстинктивном уровне.

– Э-э, нет! – Антонио строго погрозил указательным пальцем. – Нет-нет, еда должна быть отсюда, qui! ^[29] – Он изобразил, что вскапывает землю воображаемой лопатой. – Решает земля, решает сезон, а не самолет! – При этих словах пальцы его запорхали, как снежинки, и он поежился от невидимого снега.

Я засмеялась, он тоже, – но мысль его уловила. Весь его товар был выращен на местных фермах и огородах, в пригороде Флоренции. А то, что не росло в Тоскане, привозили ночью с юга.

Эти утренние походы на рынок превратились для меня в настоящее путешествие в страну чувственного, зрительного и обонятельного удовольствия. Салат здесь был свежайший, только что сорванный, а как прекрасен толстый, правильной формы стебель фенхеля; и какое волнение я испытывала от прибытия свежего редиса, ярко-пурпурного с белыми вкраплениями. Я будто бы переносилась в воспоминаниях на бабушкину кухню: вот-вот она войдет, неся в руках пучок редиски, и мы будем, хрустя, уплетать ее с каждым блюдом. Антонио посмеялся над моим желанием есть то, что нельзя найти – например, авокадо, – но заметил, что, скорее всего, и его можно найти в крупных супермаркетах, где продают продукцию из Южной Америки.

– Но они грустные, – скорчил он гримасу. – Они страдают от смены часовых поясов!

Разумеется, я расстроилась – но главным образом из-за того, что мне пришлось долго изображать авокадо так, чтобы Антонио понял.

Никогда еще с тех пор, как уехала из Ирана, я не ела таких вкусных овощей и фруктов. Флорентийцы были правы: после них то, что было в Англии, казалось жалкой подделкой. В детстве я привыкла к традиционному иранскому изобилию: в каждом доме неизменно стояла чаша с таким количеством фруктов, что я невольно задавалась вопросом, не привязаны ли они невидимыми ниточками, чтобы не рассыпаться. Мелкий сладкий золотистый виноград, сочные белые персики, маленькие огурчики, которые мы поедали, разрезав пополам и подсолив. Эти вкусные воспоминания всегда были со мной – как и память о том шоке, какой я испытала, приехав в серую Англию в 1979 году, где люди выстраивались в очередь в супермаркете, чтобы купить по одному апельсину, банану или яблоку на человека. Казалось, других фруктов англичане не знали. В школе-пансионе я впервые попробовала консервированные фрукты – все, что я привыкла есть свежим, жалко плавало в сиропе, таком сладком, что у меня сводило зубы. И хотя последующие два десятилетия изменили кулинарные привычки британцев в лучшую сторону, мне так и не удалось найти в Лондоне помидоры, хотя бы отдаленно напоминающие те, что я ела в Иране – кусая, словно яблоки. Теперь же эти воспоминания лавиной нахлынули на меня, и я никак не могла наесться.

К счастью, я могла себе это позволить, поскольку цены были вполне доступными – и я записывала все расходы в блокнот. Каждое утро я бродила по рынку, просто наслаждаясь зрелищем: грозди красных чилийских перцев и гирлянды чеснока, пучки трав, похожие на букеты цветов, веселая перекличка торговцев и посетителей, все краски дня.

По дороге на ту сторону реки я изучала улицы, разглядывала брусчатку, запоминала, в каком месте выбоины, и вдыхала полной грудью ароматы зимнего города – едва уловимый запах мха на узких улочках, шлейф дорогого одеколона, тянущийся по пустынной улице за прошедшим мимо итальянцем. В ту пору часто шел дождь, и я, пританцовывая, обходила под зонтиком других прохожих на тротуаре, уступая дорогу пожилым флорентийкам, не согласным подвинуться ни на дюйм. Мне было проще отступить на проезжую часть, рискуя быть сбитой автобусом, чем попытаться их сдвинуть. Они были полноправными хозяйками города, непоколебимыми, как стены дворцов эпохи Возрождения, выстроенные из массивных монолитных блоков «пьетра форте».

Однажды за обедом Кикка с другой части континента внимательно разглядывала мои покупки и слушала, как я, захлебываясь от восторга, рассказываю теперь уже не только о помидорах, но и о кроваво-красных апельсинах – они были такими темными, почти фиолетовыми. Она спросила, есть ли у меня фенхель, и, когда я ответила утвердительно (изысканно-нежный вкус фенхеля стал для меня еще одним открытием), поделилась со мной рецептом салата из красных апельсинов и фенхеля – сезонного блюда, которое любила сама.