Бизнес с русскими или без? - Анна Сущевская Страница 12

То есть воин — могуч, каких больше нет. Но куда ему идти — он не знает!

Данная глава посвящена нашему стремлению к неопределенности в коммуникации.

Но на самом деле стремление к неопределенности куда шире. По сути, это — стремление к хаосу, но что есть хаос? Стремление к хаосу или, по-другому — к бунту имеет под собой желания множественности выбора. Когда порядок — то выбора нет, потому что надо поступать так, как велит правило (закон, обычай, процедура). Некоторые нации «жить не могут» без порядка, например немцы. Мы же, наоборот, желаем иметь возможность выбирать. Но когда людей много, а выбирать хотят все, возможна только единственная форма организации — это хаос. Вот поэтому в России и сильна традиция нигилизма и анархизма!

Если копать глубже, то окажется, что стремление к неопределенности представляет собой внутриличностный конфликт в душе каждого русского. Точнее, он БЫЛ таким. Изначально внутриличностный, он перерос границу личности, потому что не был ею разрешен и вылился в массы. Происходит революция и гражданская война. Но конфликт себя не исчерпал.

Федор Михайлович Достоевский играл и понимал пагубность своей привычки. Но он не останавливался, а продолжал потакать своему «хобби», ибо хотел (и добился!), чтобы порок себя исчерпал. Так и с русским характером — хотел исчерпать свою спонтанность, необдуманность своих действий, но исчерпать как? И в борьбе с чем? Необдуманности, хаосу, неопределенности в русском характере должны были противостоять приятие себя, самодостаточность, чувство меры. А и вправду — русские раньше были более «спокойны», уравновешены, самодостаточны. Но этого не хватило для того, чтобы уравновесить стремление к тотальной свободе. И это стремление привело нас к тотальной несвободе.

Описав сложность ситуации со стремлением к неопределенности, отразив ее глубину, вернемся к описанию этого стремления в коммуникации. Если на глубинном уровне данный архетип представляет собой попытку нового мироустройства, с множественностью выбора, то на поведенческом уровне он проявляется как необдуманность поступков и спонтанность («Помнишь Архиерейский сад, Зинаида, боковую дорожку? На языке висело у меня признание и у тебя тоже. Мое дело было начать; но знаешь, отчего мне кажется, я ничего не сказал? Я был так счастлив, что мне нечего было желать, я боялся испортить свое… не свое, а наше счастье» из дневника Т. Толстого), а на уровне коммуникации он означает стремление ничего не обещать, чтобы не выполнять.

В коммуникации стремление к неопределенности приняло самые различные формы.

Мы выработали свой собственный язык неопределенности.

— Ты поедешь завтра со мной?

Варианты ответа:

— Наверное (точно нет).

— Конечно! (Посмотрим.)

— Посмотрим (вряд ли).

— Обязательно (придется что-то придумать, если не захочу пойти).

— Железно! (Что же придумать, чтобы не пойти?)

— А как же? (А вот так: не пойду!)

— Я пойду (я сам хочу пойти, но теперь не уверен в тебе).

Вот, представьте: вы живете в глуши, среди лесов и рек. По рекам проходят караваны торговых судов, и вы знаете, что ближайший будет только через неделю. Солнце встает над деревьями и опускается за ними, вы делаете свою работу, никто не приходит к вам, никто не мешает.

Вдруг! — Вы слышите, что в деревню прискакал конный вестник!

Что за вести он принес?

Неважно, что за вести: прислушайтесь к себе, к своему сердцу: чего вы ждете?

Вариант 1 (западный):

— Дорогие сограждане! Наш король сообщает вам, что он женится, и приглашает принять участие в торжествах!

Ой, нет! Вряд ли!

Тогда вариант 2 (восточный):

— Мои подданные! Ваш царь хочет, чтобы количество его подданных было исчислено! Вам надлежит всем собраться и поставить свои подписи…

Поймите, на Востоке ли мы или на Западе — мы не ждем ничего хорошего от новостей! Правда, французы говорят: «отсутствие новостей — это хорошие новости». Но что представляла собой Франция в Средние или Древние века — «проходной двор»!

Другие же народы воспринимали новости позитивно, как свидетельство того, что их не забыли, что они принадлежат к цивилизованному миру, и потому радовались появлению новостей.

Для нас же характерны два варианта ожиданий:

Вариант 1. Война!

Вариант 2. Через нас будут «вести железную дорогу» (в общем, вся жизнь — «коту под хвост»).

С чем связаны такие ожидания? Может быть, с тем, что русская равнина — удобный (и единственный короткий) путь из восточных степей на запад. Но зачем туда идти?

А спросите варварские народы — они проходили русской равниной задолго до Руси — волнами, народами, столетиями. Приходили готы, потом гунны, франки, лангобарды и так далее — бессчетно, бесконечно.

Земле уже надоело трепетать под копытами коней. И главное — шли и проходили мимо — никто не задержался в этих лесах! Проходили, оставляя выжженные посевы и деревни, просто потому, чтобы не ударили в спину.

Ну, да ладно! Пожалеем их — они сами были беглецами, изгнанниками со своей родины (а вы как думали?). Подумаем о нас: мы ждем только дурных новостей и стараемся защититься от них. А как это сделать? И мы придумали: точно ничего не говорить, не обещать, в разговорах быть максимально невнятными.

В коммуникации мы придерживаемся правила ничего и никому не говорить определенно, даже под пыткой.

— Так, значит, в восемь?

— Ну да, где-то около восьми…

— А точнее?

— А зачем тебе точнее? Ты сама опоздаешь!

Определенность определенно загоняет нас в угол, требуя невозможного: чтобы мы сломали свое «я» и покорились мертвой цифре. Хотелось бы, конечно, знать точно, когда придет партнер, но самому сказать точное время — ни за что! Потому что если мы должны прийти точно в назначенный час, вовремя, то потом нас вполне могут заставить сделать еще что-то! «Коготок увяз — всей птичке пропасть», — вот наша пословица.

Но с чего бы?

«Не ошибается тот, кто ничего не делает» — вот правильная пословица! Но не наша.

Стремление к неопределенности в отношении истинного положения вещей — это состояние избегания неприятной определенности и одновременно неверие в реальность этой определенности. Мы верим, что если отказаться знать, то нас не коснется неприятная правда. Но почему определенность должна быть обязательно неприятна?