Приключения английского языка - Мелвин Брэгг Страница 11

Мы обращались друг к другу thee и thou, будто только что сошли с палубы «Мейфлауэра». Библия короля Якова дала нам не только просодию и ритмику, но и метафоры и цитаты. На слуху было много цыганских слов, потому что на территории Уигтона издавна обосновался цыганский табор и оживленно шла торговля лошадьми. Цыгане называли лошадь grey, и good grey (или baary grey) означало хорошую лошадь. Цыганки плели тростниковые корзины и обходили дома гаджи (местных жителей), предлагая корзины и вешалки для одежды за lure (деньги), и с ними в нашу речь вошли togs (одежда), cady (шляпа), chaver (мальчик), mort (девочка), paggered (запыхавшийся) и т. п.

Слово cower означало любую вещь, а mang nix – «ничего не говори». Были и сотни местных вариантов произношения слов основного словарного запаса: [byeuk] – book, [watter] – water (как в краю Вордсворта), up было [oop], down – [doon], слова play, say и им подобные звучали как [plaay] и [saay]; us стало [uz], face – [feace], finger – [fing-er]. Из seest thou, что сейчас передается как do you see? (видишь?), было образовано siste. Без сомнения, к этой коллекции примешивались и слова из латыни, французского и итальянского, испанского и индийских языков, но написание и заднеязычное произношение «r» было ближе к древнеанглийскому, чем к современному английскому языку. Это было Вавилонское столпотворение на английском фундаменте.

Мы, дети не старше 12 лет, в 1940-е годы обожали говорить по-своему. Речь наша звучала, к примеру, так: Deke's you gadji ower yonder wid't dukal an't baarry mort gaan t'beck (для сравнения «перевод» на современный английский: Look at that man over there with the dog and the sexy girl going down to the river. – Смотри: вон там человек с собакой и хорошенькой девчонкой спускаются к реке).

Когда мы произносили [blud] вместо blood или [grun] вместо ground, мы были гораздо ближе к древнеанглийскому, чем к нормативной речи. В те годы нам этого никто не говорил, а если бы и сказали, мы бы гордились, что речь наша происходит по прямой линии от речи великих воинов-основателей нашего языка 1500-летней давности. Может, это пошло бы нам на пользу. Но вместо этого всякий раз, когда мы снимались с якоря и оказывались вдали от дома, особенно за пределами древнего нортумбрийского королевства, в местах, которые считали более утонченными и изысканными, мы чувствовали себя неотесанными провинциалами и старались избавиться от местного акцента.

История низвела некогда живой господствующий язык до уровня местного говора если и не для угнетенного населения, то определенно для людей, оказавшихся за пределами языка, измеряющего свою культуру расстоянием от того пласта, что стал диалектом. Преображенный язык по-прежнему был построен на прочном древнеанглийском фундаменте: общеупотребительные слова, языковые коды, грамматика, интенсивное выражение эмоций – все это, похоже, переживет любую попытку что-либо изменить. Однако акцент и контекст, взрастивший и вскормивший его, уступил новым силам и был оттеснен на периферию, как когда-то кельтский язык.

Однако во времена моей молодости он все еще процветал. В 40-х годах XX века, когда союзные войска заняли Исландию, туда попал из Южной Камбрии молодой солдат Гарольд Мэннинг, чья речь пестрела диалектными словами древнескандинавского происхождения. В Исландии, где древнескандинавский язык, возможно, сохранился в наиболее консервативном виде, Мэннинг благодаря родному диалекту уже через пару недель уверенно общался с местными жителями.

Именно этот скандинавский элемент, всегда способствовавший развитию древнеанглийского языка, но особенно глубоко внедрившийся в этот язык на Севере, лежит в основе принципиального расхождения Севера и Юга, которое нередко отмечают исследователи. Это рубеж, который даже сегодня, в условиях сглаживания различий в языке, отделяет Север от остальной территории Великобритании и с окончательной утратой Англией контроля над своими первыми колониями, возможно, послужит платформой для возвращения Нортумбрии к форме регионального управления. Но это уже совсем другая история. В IX веке такая перспектива казалась бы утопией. Шансы у английского языка были поразительно невелики, и он вполне мог исчезнуть, если бы не дальновидная стратегия.

И вот я говорил Aah's gaan yem: gaan, gan или gangan (идти) было англосаксонским словом, также известным викингам; yem в скандинавских языках означало дом, домой, а в древнескандинавском это heim. Я ходил laik in t beck: leika в древнеисландском означало играть, а bekkr – речку или ручей. Я мог axe for breed (просить хлеба): axe – от англосаксонского acsian; breed (хлеб) – северное, но англосаксонское по происхождению слово. Я говорил nowt (ничего) и owt (что-либо) – nawiht и awiht на языке англов. Я залезал на yek (дуб) за yebby (палкой). Claggy (липкий) и clarty (грязный), вероятнее всего, имеют скандинавское происхождение. Когда я был lad (подростком, англосакс.), я носил claes (одежду, англосакс.) и loup (древнесканд.) ower a yat или yet (через ворота, северное произношение) или gawp (пялился) at a brock (на барсука, кельт.), а один всегда будет yen.

Такие смешанные региональные диалекты, на которых в Великобритании, некогда состоявшей из гордых географических меньшинств, говорило большинство населения, в наши дни постепенно исчезают с ростом городов и уходом того уклада жизни, что формировал речь. Поразительно, сколько усилий предпринимают диалектологические общества и местные издатели, чтобы сохранить живой язык и не терять связей с тем временем, когда мы сшивали воедино старые и новые языки. Но еще совсем недавно в нашей речи присутствовали слова, пришедшие с берегов Западной Европы более тысячи лет назад.

Английский язык не только пережил датское вторжение, но, в конечном счете, еще и извлек из него пользу. Когда Альфред увидел плачевное состояние письменной культуры, он решил, что английский язык сможет сплотить подавленный и уязвимый народ. Верно и то, что благодаря своему непреклонному чувству христианского долга – одному из качеств, снискавших ему расположение взыскательных викторианцев, – Альфред возродил образование и науку, серьезно пострадавшие за столетие частых набегов датчан на монастыри, оказавшиеся легкой мишенью. Расцвет эпохи, которую олицетворяли Беда Достопочтенный и воплощенные им традиции, остался в прошлом.

Во всем Уэссексе священников, способных читать и понимать латинские тексты, можно было пересчитать по пальцам. Без понимания языка они не могли ни передавать содержание религиозных книг, повествующих о том, как вести жизнь, исполненную целомудрия и добродетели, ни спасать души. Обнаружив в своем королевстве хроническую болезнь духа, Альфред, как на войне, повел войско в бой: в 40 лет он освоил латынь, чтобы помогать с переводами. Он пришел к радикальному решению: предпочел английские переводы латыни, тем самым подвигнув английский язык на новые свершения.